Великий Моурави 5

угодно, я приглашу шейха разделить с нами

обильную еду, дабы выявилась искренность и оживилась ночь.

- Неприлично приглашать одному, когда нас семеро, - ревниво произнес

желчный купец.

- Кто из правоверных не восхитится твоей правотой, - подхватили

остальные, - общее приглашение всегда приятнее

гостю...

На широкой тахте, покрытой ковром и украшенной подушками и мутаками, в

созерцательной неподвижности

сидел, поджав под себя ноги, стройный шейх в богатой одежде, и кто бы мог узнать

в нем Керима-каменщика? Чалма из

белой шерсти, сложенная двенадцатью складками, по числу двенадцати имамов,

потомков Аали, оттеняла мужественное

смуглое лицо. Даже проницательные насмешливые глаза почему-то понравились

купцам. Молодой шейх посмотрел

снисходительно, задержав бег четок. Он важно погладил выхоленными пальцами

черную шелковистую бороду и, блеснув

выкрашенными шафраном ногтями, принял от своего скромного слуги хрустальный

кальян, готовясь погрузиться в

нирвану.

- О благочестивый шейх, - сказал юркий купец, молитвенно приложив руки

к груди, - благословен аллах,

пославший тебя на нашем пути! Не откажи разделить с нами вечернюю еду.

Шейх выдохнул ароматный голубой дым, подумал немного и произнес:

- Мудрость учит: в пути каждый правоверный должен запастись

осторожностью. И сам я бодрствую, дабы

сохранить свой хрустальный кальян. Но ваша благопристойность внушает доверие, и

да будет наша встреча причиной

всякого благополучия. Я, поклонник шейха Абу-Саида ибн Абул Хейра, да освятит

аллах дух его, принимаю ваше

приглашение.

Зажгли запасные светильники. Почетный гость восседал, обложенный

расшитыми подушками, а купцы,

расположившись вокруг низкого столика, усиленно его угощали.

Когда при помощи мяса козули и фиников был утолен первый голод, купцы

нашли своевременным нарушить

неприличное молчание и заговорили все сразу.

- По каким делам путешествуешь, благочестивый шейх? - спросил грузный

купец, вытирая сальные пальцы о

хрустящий лаваш.

- Благородные купцы, неизбежно мне сказать такое слово; мой отец, да

живет вечно о нем память, оставил

богатство, достаточное для всех моих желаний, и я странствую как жертва

пытливости и любви к мудрости, ибо сказано:

"Кто путешествует ради науки, тому аллах облегчает дорогу в рай".

- Благочестивый шейх, - восторженно сказал юркий купец, - не

встретилось ли на твоем пути то, что достойно

восхищения?

- Аллах благословил мой путь, и я видел и слышал многое, что может

послужить поучением и усладой для

правоверных. Да не будет сказано, что "Тысяча и одна ночь" Шахразады не породила

и Тысячу вторую ночь любителя

назиданий.

- Во имя Мохаммета, - воскликнули исфаханцы, - услади нашу еду Тысяча

второй ночью!

- До меня дошло, - важно проговорил шейх, - что во многих странах

блаженствуют купцы, торгующие товаром

чужого ума. Они направляют верблюдов и коней в разные стороны мира, не смущаясь

дальностью пути, да приснится им

облезлый ишак, выспрашивают у легковерных газели, или притчи о храбром шахе, или

сказания о недобром хане или

веселом диве, записывают их на пергаменте, да окостенеют у них пальцы, и потом

без стеснения продают плоды чужого

раздумья, выдав их за придуманные ими. В каве-ханэ или чай-ханэ, ловкие дервиши,

размножив эти свитки на тысячи

тысяч подобных, также продают их, как свои, певцам или сказителям. О, не имеющие

совести, они, размахивая палочками,

восседают на высоких табуретах и пересказывают слышанное пьющим каве или

поедающим люля-кебаб. И выходит по

желанию шайтана: прибыль получают все, кроме первого. Неизбежно мне спросить: не

из тех ли вы купцов и не чужими ли

мыслями набиты ваши тюки?

- О аллах, да прославится мощь его! - вскрикнул грузный купец. - Много

лет я торгую, часто обзывали меня

обезьяной в тюрбане или обжорливым мулом, но еще никто не осмелился обозвать

меня певцом или сказителем. Знай,

благочестивый шейх, поклонник Абу-Саида ибн Абул Хейра, да освятит аллах дух

его, тюки мои набиты парчой, алтабасом

и тончайшей шелковой тканью, вытканной по редким древним рисункам, носить

которую достойны только любимые жены

шах-ин-шаха.

- Воистину, я даже не слыхал, благородный шейх, о таком краденом

товаре, - сказал высокий, как шест, купец, - ибо

слоновая кость, по желанию шаха Аббаса укрытая в этих тюках, не нуждается в

соседстве пустых помышлений.

- А разве изделия Индостана, золотые и серебряные, нуждаются? - спросил

шарообразный купец, удивленно

вскинув красные, как бейрутский янтарь, брови.

- Свидетель Габриэл, мой товар не золото и не серебро, - поспешил

вмешаться в разговор юркий купец, - но я нигде

ке слыхал, чтобы за шафран, ваниль, камфару, кардамон, корицу, индийский

тамаринд или имбирь платили бы не золотом.

- Или за время моего пути изменилась сущность торговли, - проскрипел

желчный купец, - или никем не сказано,

что редкие благовония, прозрачные, как слеза, масла, китайские лекарства в

листах, целебные примочки, ароматные мази,

крепкие настои разных цветов, драгоценные бальзамы и душистые воды стали дешевле

золота!

- Свидетель Хуссейн, ваши товары украсили бы пещеру Али-Бабы, да

пребудет с вами благословение всевидящего!