Великий Моурави 5

что надо сделать, чтобы очаг для тебя радостно горел. А пока не попадайся ни в

лесу, ни в долине, ни во сне, ни наяву.

- Натэла, а я что, не знаю, что делать? Или четыре раза не скакал к

Моурави? Говорит, лиховцев к себе не беру.

Даже просьба благородного Даутбека Гогоришвили не помогла... Если так, то лучше

с горы мне вместе с конем свалиться!

- Эге, какой храбрый, - весело сказал Гогоришвили, раздвинув кусты

шиповника, приятно взволнованный, что

произнесли имя сына. - Даутбек тебе не помог, а его отец непременно поможет.

Оставайся здесь до прибытия князя

Палавандишвили, затем - к Моурави от меня почетным гонцом, все расскажешь, что

увидишь здесь. Ну, Иванэ, угощай

гостей!

И, подтолкнув Арсена к двери, вошел за ним в дом обрадованного Иванэ,

сопровождаемый гурьбой старых,

средних и молодых дедов.

Принимая от раскрасневшейся Натэлы рог с вином, отец Даутбека пожелал

этому очагу ни при каких испытаниях

не распылять семьи: зола - золой, кровь - кровью.

Осушая роги, деды согласились: что правда, то правда.

- Семья, Натэла, - продолжал Гогоришвили, указывая на деда-бодзи, - это

столб, на котором держится наша жизнь.

И долг женщины - сохранять очаг, сохранять отца детям, мужа себе. Иначе, что бы

ни делала, все в полцены пойдет.

Пьяный от счастья, Арсен в этот миг понял, что достиг перевала своей

судьбы, позади черный туман ошибок,

впереди свет зари надежды. И он мысленно выхватил из ножон кинжал и поклялся на

его стали жизнь отдать за Моурави,

за азнаурское сословие.

А довольный отец Даутбека думал: "Вот семью спас, и это хорошо". Он

знал, что по приезде в Носте Натэла собрала

девушек и обучала их верховой езде: брать на галопе двойную изгородь и рубить на

ветру лозу, утверждая, что конь помог

ей обрести уверенность в своей силе, помог защитить женскую честь.

Стрелять из лука их учил Заур, молчаливый, но отзывчивый муж Вардиси. А

катать тонкий войлок для бурок - бабо

Кетеван, прожившая столько же лет, сколько и граб, задетый молнией, что стоит у

самого поворота дороги.

В короткое время Натэла снискала к себе любовь и уважение своих

сородичей и прослыла джигитом, под стать

самым отчаянным, и покорной дочерью воинственного Носте. Взглянет, будто роза к

ногам упала.

Обо всем этом знал отец Даутбека и решил вернуть ей счастье, ибо Арсена

она любила, любила всем своим горячим

сердцем... И во имя этой любви не позволила сердцу трепетать от жалости.

Если кое-что из утвари в замке еще оставалось, то после настойчивых

призывов умного друга к покорности старики

решительно попрятали в тайниках все до последнего медного таза, заменив его

треснувшей глиняной чашей.

Гогоришвили притворялся ничего не видящим, но беспрестанно тревожился,

как встретят здесь посланников царя.

Ждать пришлось недолго. Дня через три в Носте въехал молодой князь

Палавандишвили с важными писцами, с

гзири, сменившими папахи на шлемы, с деловитыми нацвали, суетливыми сборщиками и

личными слугами, мечтавшими

попировать.

Приподнявшись на стременах, князь с изумлением взирал на унылое Носте -

пустынные улички не оглашались не

только приветствиями, но даже криками обычно везде снующих мальчишек. "Что

такое? Неужели вымерли?" - не без

волнения подумал князь.

Из жилищ стали выползать сначала старики, потом помоложе. Унылые лица и

бедная одежда мало соответствовали

славе богатого Носте.

Дед Димитрия и прадед Матарса подошли к князю, сняли бараньи шапки,

учтиво поклонились и бесстрастно

спросили, откуда и куда благородный князь держит путь.

Тут Палавандишвили пожалел, что не послушался совета старшего нацвали и

не отправил вперед гонцов -

предупредить о приезде в Носте нового управителя и о возвращении владения

Саакадзе в царскую казну.

Услышав об этом сейчас, сбежавшиеся ностевцы так и остались с

разинутыми ртами, якобы от изумления.

Больших усилий стоило Гогоришвили не расхохотаться. "Бала", - незлобиво подумал

он.

- Кто здесь главный? - с нарочитым спокойствием спросил князь, играя

драгоценной нагайкой.

- Никто, князь. Живем, как кто хочет, - вздохнул дед Димитрия. - Не

меня оставил Моурави стеречь замок, но,

может, я главный?

- А за Носте кто надзирает?

- Почему должны надзирать? И так не убежит.

- Не убежит? - вскипел гзири, забыв, что на нем не папаха, а шлем, и

для лихости силясь сдвинуть его набекрень. -

Что ж вы, ишачьи дети, никому подати не платите?

- Большое спасибо, гзири! Давно, со времен царствования Десятого

Георгия, не слышали приятные слова, потому

забыли, что мы "ишачьи дети".

- С тех пор как наш Моурави благородным хозяином Носте стал...

- Вот огрею тебя нагайкой!

- Сегодня? - озабоченно осведомился дед Димитрия.

- Лучше на пасху, - посоветовал прадед Матарса. Ностевцы зафыркали и,

подталкивая друг друга, разразились

неудержимым смехом.

- Сам ишачий сын! - вконец озлился на гзири дед Димитрия. - Ты где

видел, чтобы стариков нагайкой грели? В

Иране? Сто евнухов тебе на закуску!

- Подожди, народ! - поспешил выступить вперед Гогоришвили. - Если от

царя, светлый князь, прибыл, почет тебе

ностевцы окажут, послушание тоже.

- Ты кто такой? Старший в Носте?

- Нет, светлый князь, я азнаур Гогоришвили; приехал спросить ностевцев,