Великий Моурави 5

кисловатое, а гозинаки и иные сладости совсем

забыли подать.

Князь пригласил Гогоришвили разделить с ним обед и тихо расспрашивал

о... Георгии Саакадзе. Хотел было и

Гогоришвили о ностевцах поговорить, но князь устало махнул рукой: "Завтра!".

Ни первые, ни последние петухи не нарушили сон прибывших, - петухов

попросту не было. Зато ночь напролет

давали о себе знать жесткие ложа.

С самого раннего утра сборщик, нацвали, гзири и писцы, не скупясь на

ругань, принялись обшаривать Носте. Они

чувствовали подвох, но доказательств не было. Скудные запасы на зиму, жалкий

скот и пустые подвалы не сулили не только

"законной" доли обогащения, но хотя бы сытной еды. Когда они ловили ностевцев на

том, что кувшины пахнут свежим

сыром, их заверяли: "Был свежим, теперь даже сыром нельзя назвать". Когда

обнаруживали жирную курицу, клялись: "На

свадьбу откармливали". А у Кетеван совсем плохо дело обернулось. Опытный сборщик

обрадованно закричал:

- Куда скот спрятала?

- Давно съели.

- Съели? А свежий навоз для удобрения сада, не меньше чем от десяти

коров, откуда?

- Мой ангел помог.

- Что-о?! - взъерепенился гзири. - Ты как сказала?

- А разве неправда? Год, как навоз лежит, в вид такой, будто только что

на... бросан.

- Замолчи! - взревел гзири, вздыбив голову, как бык перед ударом. -

Князю расскажу! Он тебя наградит щедро за...

- Пусть щедро, господин, только сам ты не слепой: видишь, щедрее ангела

никто не может. На него уповаю.

Кубарем вылетел со двора Кетеван побагровевший нацвали с пустым кисетом

на шнурке, а за ним гзири,

поблескивая медной стрелой на шлеме, ошарашенный сборщик с арканом на плече,

писцы с чернильницами на поясах и

гусиными перьями в папахах, преследуемые напутствиями рассвирепевшей бабо

Кетеван.

Долго беседовал по душам Гогоришвили с князем, убеждая последовать его

совету. Покусывая ус, князь все

больше мрачнел и наконец велел собрать ностевцев.

Давно не было так многолюдно на церковной площади. Три древних высохших

дерева, - если срубить, три серых

черта выпрыгнут, - растопырили свои дико торчащие ветви над безмолвствующими

ностевцами.

Даже шепота не слышно. "Так надо", - учил их накануне Гогоришвили.

Князь, засунув нагайку глубоко в цаги, сумрачно оглядел площадь. "Что

за народ! Стоят тихо, а мне все кажется,

камнями меня забрасывают, да еще на запас по два кинжала за чохой скрыты", - и,

перекрестившись, спросил:

- Где священник? Почему не вижу?

- Ты ни при чем, благородный князь: как можно видеть того, кого нет? -

Дед Димитрия вздохнул. - Дочь у нашего

отца Антония сильно заболела. Очень ее любит. Как только прискакал вестник,

сразу отец на кобылу вскочил, - пусть в рясе,

а как джигитует! Семья тоже следом выехала; правда, на арбе. Что делать, лишь

одну кобылу имеют.

- Псаломщик к семье тоже уехал, но на осле, разбогатеет - кобылу купит.

Может, нужен там будет, - смиренно

добавил Павле.

Глазки деда Матарса так и сверкали: это он предложил мествире в

короткой бурке прислать ложного вестника.

"Иначе как при священнике скот угонять? Или в тайнике богатство прятать? Хоть и

свой - тоже Георгия ждет, все же

священник: может не вытерпеть и предать согрешивших, ради спасения их душ. Лучше

не искушать. Пока до дочери

доедет, день пройдет: увидит - здорова, обрадуется, простит ложного гонца; а раз

приехал - погостить останется. Тут семья

на арбе притащится, псаломщик на осле тоже - опять погостить придется, с дороги

отдохнуть. Пока вернутся, здесь все

мирно будет, уже царскими станем. Расстроится, что свое не успел спрятать, - без

греха как душу спасать? - и назло о нашем

не скажет".

А князь, потеряв самообладание, говорил, говорил до хрипоты.

- Не беспокойся, князь, беречь, конечно, не откажемся. Кто из умных

может подумать, что Георгий Саакадзе не

вернется?

"Прав этот старик, - размышлял обескураженный князь. - А вернется

Саакадзе, начнет мстить. Неразумно мне

рисковать своим замком. И потом - разве Зураб не намекал, что княгине Нато

Эристави Арагвской, моей двоюродной тете,

будет приятно, чтобы князь из ее рода замок Русудан оберегал?"

- Значит, не хотите подчиняться прибывшим со мною нацвали, гзири и

сборщику?

- Благородный князь, каждый из нас отдельно подчинится, а за всех

вместе ручаться не можем. Начнут приезжие

притеснять, народ приглашение Сафар-паши вспомнит, и... в одно утро, кроме

стариков, никого не найдут храбрый гзири в

шлеме и нацвали в папахе.

"О-о, чтоб тебе вином упиться! - чуть не вскрикнул Гогоришвили, искоса

следя за притворно сокрушающимся

Зауром. - Любым средством надо уберечь Носте, пока будет спокойно царствовать

Теймураз и беспокойно рваться к горцам

- Зураб".

"Что ж предпринять? Неужели последовать совету азнаура? - почти

тоскливо думал Палавандишвили. - Что за

народ! Стоят смирно, говорят покорно, а мне все кажется, что я стою под скалой,

готовой вот-вот обрушиться. Нет! Тут

никто не покорится! Логово "барса, потрясающего копьем".

Дня через два Палавандишвили, плотно закутавшись в бархатный плащ,

покидал Носте, за ним понуро следовали

гзири, нацвали, сборщик и два писца.

Ностевцы вышли скопом провожать непрошеных гостей и от мала до велика

стояли по обочинам дороги, опустив