Великий Моурави 5

нет ли вестей о Моурави: возвращается

он или еще нет.

- А тебе, азнаур, какое дело до Моурави? - вызывающе начал было

нацвали.

- Я не тебе отвечаю, и ты за князя вперед не лезь!

- Тогда мне скажи, почему интересуешься Моурави?

- С большим удовольствием, светлый князь. Мой сын - из "Дружины

барсов", Даутбек, - при Моурави живет.

Боюсь, если турки пожалуют, долго не увижу.

- А тебе откуда известно, что турки придут? - Палавандишвили

насторожился и, как бы невзначай, вложил нагайку

в цаги.

Нацвали обменялся с гзири выразительными взглядами: воинственность в

этом логове "барса", как видно, была

преждевременна.

- Ниоткуда, князь, неизвестно. Только нрав чертей полумесяца хорошо

известен: раз персы ушли, значит, дорога

свободна.

- Выходит, твой сын выйдет встречать?

- Иначе не поступит! Раз враг удостоит Картли огнем, непременно с мечом

встретит. Только не об этом сейчас

разговор. Уже ностевцы проведали: пока турки не идут. Моурави опасаются.

- По-твоему, азнаур, царя не боятся?

- Как можно, князь! Наш светлый царь крепкую десницу персам показал, а

почему туркам не захочет?

- Вижу, ты здесь свой человек... раз отец "барса". Скажи, кто старший?

- Старший - сборщик Заур; а всяких гзири, нацвали здесь не держат, все

сами знают свое дело.

- А где сборщик?

Вперед с достоинством выступил муж Вардиси.

- Я, благородный князь, сборщик.

- Ты? Почему же, когда спрашивал, молчал?

- Забыл, что сборщик я: давно собирать нечего, разве что пузыри на

реке.

- Выходит, для своего удовольствия воздух глотаете? - насмешливо

проговорил приезжий сборщик.

- Чтоб сын черта такое удовольствие имел! - Пожилой Павле сплюнул и

растер ногой. - Война с друзьями царя

Симона, да насладится он раем Магомета...

- Не насладится! Кланяться аллаху нечем - голова у черта в ногах

осталась.

Ностевцы смеялись, но глаза их были затуманены. Князь благосклонно

взглянул на прадеда Матарса. Гогоришвили

поспешил пригласить князя отдохнуть с дороги. За приезжими в замок Саакадзе

отправились почетные старики и пожилые,

злорадно предвкушая изумление князя.

Широкая тропа, миновав подъем, привела конную группу к воротам,

окованным железом, за которыми высилась

главная башня замка, безмолвная, как опустевшее гнездо. Здесь некогда царь

Луарсаб впервые увидел Тэкле.

Палавандишвили снял шлем и поклонился, отдавая должное величию любви. Не только

"богоравный", но и "тень аллаха на

земле" - шах Аббас - пировал под сенью грозного замка. Властелины наполняли

золотом легендарный приют "барса". С

этими мыслями придворный князь поднялся по каменным ступеням в дарбази... и

застыл на пороге: вместо ожидаемого

богатства - ковров, оружия, серебряных изделий - уныло ютилась по углам глиняная

посуда, холодом веяло от каменных

стен, лишенных каких-либо украшений; не арабская мебель, а деревянные скамьи

торчали на исковерканном полу.

Кровь ударила в голову князя, и он, неожиданно даже для себя, выхватил

из цаги нагайку и заорал:

- Где богатство Саакадзе?

- Когда от Хосро-мирзы спасал семью, все с собою увез Моурави, -

степенно и якобы без умысла сказал муж

Вардиси. - Кто знал, что магометанин благодарность в сердце держит? Помнит:

Моурави из болота забвения его вытащил,

мирзою помог стать. Даже на один бросок копья ни один сарбаз к Носте не

приблизился.

Палавандишвили до боли прикусил губу: хоть и ни словом не упоминалось о

Теймуразе, которому Саакадзе помог

вернуть корону, да еще двух царств, но намек был слишком ясным.

Сборщик, привычно закатав рукава чохи, угрюмо подошел к тахте.

- Еще недавно здесь ковер лежал: в середина красно-синие птицы, а по

бокам кувшины с розами, а сейчас доски,

кок язык лгуна, гладкие. Куда спрятали?

- Ищи, господин. Найдешь, себе возьми. А как доскам не быть гладкими,

если по приказу Моурави их строгали? А

доски кто посмеет унести, если мне поручил Моурави замок стеречь? Пусть не

каждый день, все же часто здесь сплю. - Дед

Димитрия гордо поправил пояс и приосанился.

Князь нерешительно оглянулся. Внезапно прадед Матарса ринулся в дверь и

вскоре возвратился с подушкой в

чистой ситцевой наволочке, озабоченно положил ее на тахту, отошел, посмотрел

сбоку, вновь подошел, взбил и

гостеприимно произнес:

- Садись, князь. Как можно, такой благородный - и на голой тахте!..

Жаль, ни одной индюшки не осталось: бабо

Кетеван сокрушается, не из чего сациви приготовить.

Едва сдерживая смех, Гогоришвили как можно строже сказал мужу Вардиси:

- Барашка зажарь, вино тоже лучшее для князя найди, атенское! Мед,

наверное, есть; гозинаки пусть женщины

приготовят, лаваш самый свежий достань. Где прикажешь, князь, скатерть

разостлать?

- Где хочешь, мне все равно, - насупился князь: гордость требовала

отказаться от вынужденного гостеприимства, а

голод разжигал воображение, и пересохшие губы при одном упоминании о вине и

лаваше предательски вздрагивали. - Ты,

азнаур, надолго здесь?

- Хотел сегодня уехать. Теперь, если разрешишь, князь, тебе в помощь

останусь.

- Об этом сам хотел тебя просить.

Вопреки ожиданию, обед князю подали вкусный, и вино было хорошее. Для

сборщика, гзири, нацвали и писцов

расстелили скатерть на другой тахте и угощение выставили похуже - вино