Великий Моурави 6

остроконечным клином бородка, беспокойно

бегали глаза - и с отвращением подумал: "Шайтан в образе мужа моей небрезгливой

сестры готов наброситься на

хитроумного Осман-пашу. И набросится". Придав лицу бесстрастное выражение,

султан проговорил:

- Выслушанная речь поистине в меду и перце варилась. Продолжай, Осман-

паша, крутить ложку. Жизнь твоя

неприкосновенна.

Притворно не замечая зависти и испуга пашей-советников, Осман-паша в

знак благодарности приложил ладонь ко

лбу и сердцу:

- Прибежище справедливости, султан султанов, средоточие победы! Мой

взор улавливает блаженный покой на лице

Хозрев-паши. Не засахарит ли он слух твоих советников рассказом о яростной

схватке Моурав-паши и его гурджи-беков у

Гюзельдере с курдской конницей, ринувшейся на выручку Абаза-паше? Мой гонец

клялся на коране, что от меча Георгия,

сына Саакадзе, кровь текла до стен Каракесе. В знак этой битвы Моурав-паша

просит тебя милостиво принять саблю Иогур,

отбитую им у курдского хана и привезенную Хозрев-пашой.

Верховный везир перекосился от злобы, но промолчал.

Мурад подал знак, начальник балтаджи внес на зеленом шелке саблю из

черного булата с львиными головами на

рукоятке. Будто из львиной пасти, выхватил султан из красных ножен великолепный

клинок. Золотыми буквами горел на

нем персидский стих: "Порази начальника наших притеснителей!" Султан бросил на

Хозрев-пашу взгляд, означавший: "Не

ты ли?" Но верховный везир напоминал нахохлившегося петуха, и султан беззвучно

рассмеялся.

Еще долго бы Осман-паша веселил султана за счет верховного везира, но

султан вспомнил, что Хозрев-паша

проделал тяжелый путь и заслуживает приятного кейфа. Пожелтевшего от негодования

Хозрев-пашу он поблагодарил за

привезенные вести, так изысканно изложенные Осман-пашой, и, слегка подняв руку,

величественно произнес:

- Я, по величию чудес, совершенных главой пророков, султан славных

султанов, повелитель трех великих городов -

Константинополя, Адрианополя, Бруссы, равно как и Дамаска - запаха рая, земель -

Триполи, всей Аравии, Греции, Сирии

и Египта, знаменитого своей приятностью, - говорю: "Один час правосудия важнее

семидесяти лет молитвы".

За верное служение мне мечом и словом дарую Моураву Георгию, сыну

Саакадзе, третий бунчук, звание

мирмирана Караманского вилайета. Наша милость да укрепит в нем желание разорить

гнездо лицемерия - Исфахан. И

пусть с великим рвением доставит он в Стамбул пятый трон шаха Аббаса.

Едва поголубел Босфор, осторожно снимая с окрестных холмов дымчатое

покрывало, как от замка Румели Иссар -

каменной печати завоевателя - до дворца Шереф Абад близ Скутари, от площади

Сераскера до Силиврийской заставы и от

кварталов Галаты до Ливадии пронеслась весть о небывалых победах Моурав-паши,

получившего от султана Мурада третий

бунчук:

"Анатолийское войско осаждает мятежные твердыни Эрзурума! Моурав-паша

склоняет к султанскому стремени

вождей племени Сирии! Месопотамия дрожит при виде знамени "барс, потрясающий

копьем"! Маш аллах! Четыре тысячи

турок и сорок грузин "барсов" разбили десять тысяч Карчегей-хана! Ур-да-

башина!.."

Гаремы пашей заполнили знатные турчанки, гостьи жадно вслушиваются в

сладкие слова. Еще бы! Кто, как не

жены трехбунчужных пашей, советников Дивана, начальников столичных войск,

придворных пашей, могут рассказать о

подвигах османов, молнией озаривших Азию? И они, захлебываясь, рассказывают,

придавая деяниям Моурави сказочный

характер. В Эрзуруме он плечом поддерживал скалу, на которую топчи втаскивали

пушку. В Сирии его Джамбаз сыпал из

ноздрей искры и поджег шатры арабов! В Курдистане перед ним расступились горы,

пропуская "барсов", которых не берет

ни огонь, ни вода.

В мавританской оде у жены капудан-паши жена дефтердара - начальника

денег империи, поджав под себя ноги и

опершись на мутаку, захлебываясь от восторга, утверждает, что на спине у "льва

Ирана" потускнело солнце и в лапе

задрожал меч. Знатные турчанки осыпают похвалами жену дефтердара: они-то знают,

как искусна она была в минувшую

ночь, если вынудила осторожного "властелина пиастров" откровенно рассказать то,

что говорилось у султана. И другие

жены, расположившиеся сейчас на полукруглом диване возле плотно зарешеченных

окон, не скупились под зыбким

покровом полумглы на хитрость, ласки, мольбы, выведывая у мужей тайны Сераля. Но

награда велика! Это ли не сладость -

хвастать перед другими ханым любовью мужа, ни одной крупицы новостей не

утаившего от любимой жены.

Но разве только из гаремов Стамбула растекается молва о доблести

Георгия Саакадзе?..

И мстительный Осман-паша ничего не пожалел для прославления друга, ибо

победы Моурави - его, Османа,

победы. И словно по волшебству, возникали глашатаи то возле мечети Сулеймана

господствующей над Золотым Рогом, то

возле бань Джерраха-паши, то возле Ак-Сарая. Целый базарный день глашатаи на

набережных Перы выкрикивают до

хрипоты все о том, кто воинскими подвигами возвеличив славу османов. "Ур-да-

башина Моурав-паше!"

С точным знанием военных дел глашатаи перечисляют окружившим их толпам

все подвиги Непобедимого. Они

восторженно перечисляют, сколько голов скатилось с плеч сарбазов, сколько