Великий Моурави 6

о золотом кувшине с тигром.

- Настал час выпить райский напиток за султана славных султанов! Да

продлит аллах его жизнь до конца

вселенной!

Эрасти поспешил в хранилище, где под замком находился заветный кувшин.

Еще утром он, взболтнув зеленую

влагу, дал попробовать собаке, а через полтора часа, как приказал Димитрий,

протянул полную чашу слуге турку, но яда в

соке зеленой сабзы не оказалось.

И сейчас Эрасти раньше, чем дать другим, осмотрительно сам отпил

несколько глотков. Хозрев-паша добродушно

рассмеялся и похвалил оруженосца за осторожность.

- Ай-я, сразу видно, в Иране жил. Абдар! - и первый подхватил свою

чашу.

Эрасти до краев наполнил ее зеленоватой влагой и хотел уже наполнить

чашу Саакадзе, но внезапно чухадар

завистливо выхватил кувшин у Эрасти, заявив, что он тоже хочет прославиться тем,

что наливал в чашу Великого Моурав-

паши, мирмирана Караманского вилайета, турецкий нектар. Он тоже будет горделиво

рассказывать своим сыновьям, что и

из его рук приняли благородные грузины султанский напиток.

Не узнать Хозрев-пашу на пиру в Токате. Он щедр и милостив и сам

доволен, что таким хорошим отражается во

множестве зеркал, украшающих ниши. Подозвав насторожившегося Эрасти, он потрепал

его по плечу цепкими пальцами с

выкрашенными ногтями, снял со своего пояса алмазную застежку и сам пристегнул к

поясу Эрасти.

Взоры пирующих невольно привлекла игра искусно подобранных камней, и

никто не заметил, как именно в этот

миг чухадар ловко обменял под полой плаща золотой кувшин на точно такой же

другой с выгравированным тигром и, не

мешкая, разлил зеленое вино по чашам "барсов". Особенно старательно наполнил он

чашу Саакадзе. Остаток, по знаку

верховного везира, чухадар вылил в чашу Эрасти и с поклоном вернул ему кувшин.

Пировали до полуночи...

Камин давно потух; казалось, неведомое чудовище разинуло черную пасть и

готово проглотить пирующих. Глаза у

Пануша невольно смыкались, но он боролся с зевотой и лишь дивился, почему

тюрбаны и шлемы на этажерке

подпрыгивают в какой-то воинственной пляске. А Элизбара мучал ушакский ковер,

будто взлетевший под потолок и

трепыхавшийся там, как парус.

Первым уснул, свалившись на ковер, Гиви. За ним - Ростом, успевший

бросить удивленный взгляд на священные

надписи из корана, развешанные по стенам. Из гармоничных и сложных линий

арабских букв вдруг составлялись корабли,

мечети, дворцы, они точно манили в неведомые страны, и хотелось превозмочь

сонливость и шагнуть через мрак,

застивший глаза.

Наклонившись к вали, Хозрев сквозь зубы процедил: - Мухаммед, как

справедлив он, воспретив правоверным

напиток шайтана. Увидишь, вали, скоро если не один, то все гурджи превратятся в

кабанов - одни будут валиться на пол,

другие драться. Говорят, на одном пиру гяур Моурав убил двух и трех, ранил

одного и двух.

Вали встревожился. Он припомнил персидскую притчу о гурджи, вступившем

в единоборство со львом и

разорвавшем ему пасть. Этим гурджи был Моурав-паша. Богатырь! Но чувстве

восхищения не должно превышать чувства

осторожности. Когда льется шербет - хорошо, когда кровь - хуже. Для чего ждать,

чтобы от страха потрескались губы?

Время, приди - время, уйди!

И незаметно вали что-то прошептал на ухо соседу паше. У того глаза

полезли на лоб, покрытый испариной, и он в

свою очередь склонился к сидящему рядом двухбунчужному паше, так и застывшему с

открытым ртом. Придя в себя, этот в

свой черед стал нашептывать на ухо солидному паше, начальнику пушкарей, чуть не

подавившемуся костью.

Когда вслед за Элизбаром свалился и Матарс, почему-то заменивший в

разгар пира белую повязку черной, вали, а

за ним и остальные паши, стараясь ступать бесшумно, но невольно ускоряя шаги,

покинули двухсветный зал.

"Странно, - недоумевал Саакадзе, - никогда "барсы" от вина не пьянели,

а сейчас валятся, как камни с кручи!.. А

уже настал час похода. Вот резкие звуки труб и грохот барабанов превращаются в

раскаты грома. Из облаков падают

янычары... тысяча... две... три... Хохочет Хозрев-паша, потрясая дубинкой.

Движутся чудовищные черные верблюды с

семью горбами, и на каждом пылающий минарет... Просыпайтесь, друзья! Э-хэ,

"барсы"! Ждут нас кони! Скорей! Скорей!..

Нет шаха Аббаса! Надо использовать междуцарствие в Иране! Вперед! Но почему...

почему снова слышу замогильный

голос бабо Зара: "Береги коня! Береги коня!.." Вихрем мчится трехглавый конь,

рвутся на тонких шеях в разные стороны

головы... Одна голова мчится через лес с оранжевыми деревьями, другая - через

зеленые воды, третья - к мрачным

громадам... Почему скачу одновременно по трем дорогам?.. Грузия... Персия...

Турция..."

Каменный пол... темные своды... грязные оконца в решетках... за ними

муть.

С трудом поднял Эрасти тяжелые, словно железные веки. Где он?.. И

почему на руках гремят цепи?.. И вдруг вопль

отчаяния вырвался из груди Эрасти: цепи гремели и на скованных руках Саакадзе,

гремели на руках всех плененных

"барсов".

Происходящее казалось немыслимым, кощунственным, плодом больного

воображения.

С силой встряхнул головой Дато и встретил взгляд Георгия. Очнулись и

остальные. Димитрий в бешенстве