Читаем Великий Моурави полностью

- Пусть красят бороды, - засмеялся Дато. - А если правду сказать - сами

виноваты. В такое время двигаться надо, искать дорогу к торговле.

Озабоченно прислушивался Саакадзе, но улица Оружейников тоже

погрузилась в тишину: не звенела сталь, не стучали по наковальне молоты,

валялся неубранный сор, тулухчи разливали по кувшинам мутную воду.

Выехав на улицу Чеканщиков, "барсы" придержали коней. С Майданной

площади неслись неистовый свист и крики, восторженный рев заглушал удары

барабанов. Никем не замеченные, друзья подъехали к белому навесу помещения,

сейчас пустому, лишь на грубом столе валялись гусиные перья и в глиняной

чашке сохли чернила. А базарные смотрители, гзири и сам городской нацвали,

навалившись на передние ряды, жадно глазели на огороженную площадку.

Поединок баранов был в разгаре.

К любимому праздничному зрелищу амкары готовились задолго. Уста-баши -

оружейник Гогиладзе и шорник Сиуш славились искусством обучать баранов для

боя. Они держали их на цепи, не позволяя никому подходить, чтобы борцы не

привыкли бодаться не по правилам. Накануне боя их поили настоем из ячменя,

аккуратно подпиливали кончики рогов. Сиуш разрисовал своего барана голубыми

разводами, а Гогиладзе - розовыми; челки у баранов горели мареной.

Еще за день бирючи-глашатаи оповестили майдан о предстоящем бое. И вот

вся площадь до краев залита толпой, бранью и восторгом поощряющей баранов.

То прыгая друг около друга, то упрямо упершись лбами и сцепляясь

рогами, то вздыбливаясь и раздражаясь от железных шипов ошейников, каждый из

борцов стремится вонзить свой рог противнику в сердце. Брызги крови летят и

от голубого и от розового барана. Озлобленный хрип и яростный стук рогов

доводят зрителей до исступления.

Саакадзе хмуро выехал из майдана, процедив сквозь зубы:

- Какой сегодня праздник?

- Веселый праздник, спасибо шаху Аббасу! - отозвался Дато. - Нет кожи,

нет железа, нет тканей.

- Но краска для двух баранов все же нашлась, - вздохнул Эрасти.

До самого дома Саакадзе молчал, молчали и удрученные "барсы", Даутбек

размышлял о тяжелых испытаниях, и лишь Гиви никак не мог успокоиться и

допытывался у Дато: на кой черт нужен черту мед?!

В просторном дарбази Русудан любовно пододвинула Зурабу серебряное

блюдо с фазаном. Зураб отпивал холодное красное вино, любуясь неувядаемой

красотою сестры.

Он только что из Крцаниси. В летнем доме князя Липарита было малое

совещание, выбиралось посольство к Мухран-батони. Князья, долгие годы

враждовавшие между собой, теперь поняли свое предназначение, и ни одна буря

не расшатает больше крепких, непоколебимых княжеских устоев.

Русудан иронически улыбнулась. Она уверена, что, пока существуют

Шадиманы и Андукапары, не может быть устойчивого мира. Нельзя доверять

безмятежному небу, когда за горой сгущаются тучи.

Опустив чашу на ковер, Зураб заинтересовался: уж не думает княгиня

Русудан об азнаурах, вновь сумевших оседлать эти тучи? Но каждому фрукту

свое время. Сейчас Георгий Саакадзе князь не только по титулу, но и по

делам. Он должен презреть мелкое сословие и вместе с князем Арагвским

подняться на недосягаемую вершину могущества. Помогая ему в войнах, Зураб

рассчитывал на его признательность.

Русудан надменно вскинула голову:

- Бог не обидел памятью Георгия, он никогда не забывает ни друзей, ни

врагов. Но приходится удивляться, почему Зураб готов так легко примириться с

волчьей стаей? Неужели он забыл, как Шадиман обманом выманил арагвинское

войско, а потом в темную ночь, в ущелье, подкрадывался к замку благородного

Нугзара, их доблестного отца, где собралась фамилия не только Саакадзе, но и

Эристави Арагвских? Неужели Зураб надеется на какую-либо перемену в

"змеином" князе?

Наполнив до краев, Зураб высоко поднял чеканную чашу:

- Как я пью это вино, так заставлю Шадимана выпить чашу его собственной

крови! Я прибью шкуры друзей его к порогам моего замка! Я...

Едва переводя дух, вбежал Автандил и задорно похвастал своей удачей:

готовясь к званию "барса", он сейчас в метании копья победил меткого

Элизбара.

- Щенок! - вдруг загремел Зураб, вскакивая. - Кого ты можешь победить?

- и, оглядев Автандила с головы до ног, неожиданно размахнулся и ударил его

по щеке:

Автандил зашатался, беспомощно заморгал, держась за щеку, но вдруг

остервенело скинул куладжу, сорвал со стены шашку и взревел:

- Защищайся, князь!

Зураб едва успел схватить с тахты свою шашку.

Сверкнули клинки, высекая искры. Рассвирепевший Автандил в бешенстве

наносил удары. Зураб, отступая, с трудом отбивался. Сначала они метались по

дарбази, и Зураб то ощущал спиной деревянную облицовку стены, то пятился к

нишам, сбивая роговые светильники, то вскакивал на тахту, то прижимался к

узорным столбикам. Наконец Автандил вытеснил оскорбителя из дарбази. Лязг

шашек послышался где-то наверху.

Русудан наполнила чашу вином и стала отпивать спокойными глотками,

вытирая губы кончиком расшитого платка. Раздались грохот, звон разбитого

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза