Великий Моурави

доме царицы - да хранит ее святой Хуссейн! - ибо только вместе с царицей

Тэкле покинет он Гулаби. Дороже радостей земли ему пехлеваны-"барсы" -

духовные братья души и верности - и его блистательный повелитель Георгий

Саакадзе!

Зачем он, Керим, в Исфахане? "Взять у богатого деда туманы и купить

наконец себе хасегу на базаре невольниц", - так он объяснил цель своей

поездки Али-Баиндуру. Хан смеялся: много раз об этом мечтал Керим, и все без

хасеги обходится. Может, сладки поцелуи вдовы из Тебриза?

После письма князя Баака к Караджугай-хану многое изменилось в Гулаби.

Караджугай снова прислал Джафара с посланием к Али-Баиндуру, и Джафар так

кричал на тюремщика, что тот позеленел, как трава: испугался, не посмел бы

без ведома шаха проявлять Караджугай власть, а Джафар вести себя подобно

собаке, сорвавшейся с цепи.

Большой сад пришлось открыть для прогулок царя Луарсаба. Учение

сарбазов перенести на другую башню. Бочки вывозить ночью и по другой дороге.

Но что всего хуже - Датико, с разрешения Джафара, нанял отдельного повара

для царя и все покупал сам на базаре, а за фруктами скакал в далекие сады.

Такая вольность не только противна духу Баиндура, но еще невыгодна, ибо

значительный доход уплыл из его кисета.

Единственно на чем, по совету Керима, удалось настоять Баиндур-хану,

это на оставлении немой старухи, хотя Датико усиленно убеждал взять для

уборки покоев царя более проворную и приятную женщину.

Больше всего Керим и Датико боялись лишиться немой старухи: именно

она-то и была нужна для задуманного.

Керим оглядел садик деда. Нахлынувшие мысли не мешали наслаждаться

ароматной прохладой. Немало он уже успел: Караджугай-хан проявил к нему

приветливость, похвалил за учтивость к царю-пленнику и пожелал видеть царя

Луарсаба вновь на троне.

- Да благословит его аллах, и да приветствует! - произнесла ханум

Гефезе, молчавшая до сего времени. А когда возможно было, шепнула:

"Неизбежно прийти тебе еще раз, Керим. О часе слуга скажет". - "С

благоговением и удовольствием!" - ответил он, Керим, и на том был отпущен

ханом.

Но главное, из-за чего Керим рискнул оставить царя и царицу в Гулаби,

не было еще исполнено.

Ему надо было повидаться с католиками и передать Пьетро делла Валле

послание, полученное от Папуна.

Вспомнив о благосклонности Саакадзе к Кериму, делла Валле обещал

сделать то, что сделал бы сам Папуна, русийские послы еще ждут отпускного

приема у шаха.

Рассказ Керима о муках царя Картли, о Папуна, сидящем в облике бедняка

в Гулаби, как на раскаленной жаровне, ради помощи царю и царице, взволновал

Пьетро. Он взялся сам через католиков-миссионеров разузнать о разговоре шаха

с послами Русии. Тем более - и ему, Пьетро, неукоснительно следует

прислушиваться к государственным хитростям и плутням послов и советников

шаха.

Только Керим хотел подумать о бедной Нестан, как дверь белого домика

открылась, в сад вошли Исмаил и гебр Гассан. Тотчас проворная старуха

расстелила камку на круглом низком столе, и началась еда, а потом приятный

кейф за кальянами и крепким каве.

Богатая одежда Гассана и чрезмерное самодовольство свидетельствовали о

больших переменах в жизни Хосро-мирзы.

"Аллах советует не надеяться на одну гору, когда на пути две", - думал

Керим, приглашая гостя.

Угощая обильно душистым шербетом, Керим не переставал поддразнивать

Гассана:

- Нет мирзе равных в его время, но почему-то аллах проносит пилав мимо

его усов!

- Твои мысли сбились с пути истины, о Керим! И в солнечный день радости

и в дождливый день грусти ага Хосро-мирза - в Давлет-ханэ, а пилав в большой

чаше около него, - только пальцы сложить.

- И это до меня дошло, но почему медлит мирза? В один из дней, когда

пальцы сложатся, пилав могут к соседу отодвинуть и ага Хосро снова

неотступно начнет подпрыгивать за чувяками шаха.

Задетый Гассан взметнул длинную бороду и высыпал все, что содержала его

разомлевшая от обильного угощения голова: Хосро не хочет довольствоваться

ханскими благами, он к царствованию стремится, об этом начертано в

таинственных откровениях. Недаром он, Гассан, видел сон, будто гебры вбивают

гвозди в ореховую доску. "О гебры! - спрашивает он, Гассан. - Зачем вы

трудитесь над пустым делом?" - "Разве аллах не открыл тебе, где растет орех,

о Гассан, сын гебров?" - "В Гурджистане растет в изобилии орех. Но на что

вам доска, о гебры?" - "Разве не видишь, мы делаем носилки для счастливого

путешественника. О Гассан, не мешай братьям твоим, гебрам!" - И гебры еще

сильнее застучали молотками.

Услышав то, что видел во сне Гассан, Хосро-мирза поспешно сшил себе

халат из золотой парчи и спрятал его вместе с серебряными чувяками до того

часа, пока будут готовы носилки.

И случилось так, что шах-ин-шах в разговоре с Хосро-мирзой о походе в

Гурджистан туманно добавил; "А на меч нередко ложится тень короны".

Услышав то, что сказал шах-ин-шах, он, Гассан, тоже не замедлил