Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

Виткин разочаровался в восстановлении отношений с Эммой. Но не только разбитое сердце послужило причиной его решения покинуть Советский Союз. «У меня сложилось впечатление о потраченных усилиях, полном отсутствии сотрудничества со мной и возмутительном обращении», – писал Виткин в новом письме к Сталину. В нем он благодарит вождя за то, что, благодаря обращению к нему от 15 июня 1933 года удалось получить «советский патент на изобретенные им блокирующие блоки», и объясняет, что решил вернуться в США из-за невозможности реализовать свои идеи. Жалуется на то, что «ничего не было сделано для улучшения моих жилищных условий», что ему не возвратили затраченные им средства (171 % месячной зарплаты) на подписку на государственный заем. Последнее, с точки зрения советского человека, выглядело немного странно, но что поделаешь, иностранцы привыкли считать деньги.

Но не деньги – главное для Виткина. Его беспокоило засилье бюрократии, которой не нужны были лучшие иностранные инженеры. Он пытался отыскать в этом хоть какую-то логику и никак не мог осознать, что жил внутри бреда, что никаких правил не существовало. Однажды у Виткина вырвалось в разговоре с кем-то из чиновников: «Советский Союз апеллирует к рабочим всего мира, а я рабочий. В Штатах меня называли большевиком и спрашивали, почему я не уезжаю в СССР. Здесь я нашел к себе такое же отношение». Тем не менее его удерживали, пытались убедить остаться в СССР, предлагали высокооплачиваемую работу, обещали советское гражданство. Когда Гелб прочитал эту часть виткинской рукописи Цесарской, та заметила, что он наверняка бы погиб, если бы принял их предложения.

Не то чтобы Виткин был таким уж сторонником капитализма. Он скорее был из тех, кто полагал – и там и там плохо. «Есть способ найти решение как советских, так и американских проблем, – иронизировал он, – отправить всех русских в США, а всех американцев – в СССР. Русские наполнили бы нашу страну своим славным искусством, музыкой и театром и быстро покончили бы с перепроизводством, потребляя нашу избыточную пищу. Американцы же унаследовали бы богатый русский фольклор, танцы, музыку и литературу и быстро развили бы страну в промышленном отношении. Через десять лет американцы должны были быть возвращены домой, а русские – в СССР».

9 февраля 1934 года Виткин покинул Москву. Одновременно с Лайонсом. По пути он уговорил друга заехать к Ромену Роллану, пребывавшему в добровольной швейцарской ссылке. Этот писатель и нобелевский лауреат для его поколения был моральным авторитетом – как пишет Виткин, «Толстым XX века». Виткин однажды сказал Цесарской, что приехал в Европу, чтобы увидеть двух человек: ее и Ромена Роллана. Во время визита Виткин с Лайонсом хотели открыть ему правду о Советском Союзе – терроре, голоде и экономическом хаосе. А он – по причинам, известным читателю из других глав этой книги – не мог или не хотел поверить в их рассказы и уходил от ответа на любой вопрос, который они задавали ему в связи с Россией.

Конец красивой жизни

Из Европы Зара написал последнее, самое короткое, письмо Эмме. Цесарская хранила его четыре года и сожгла в 1937 году, когда потребовалось ее присутствие как понятой во время полуночного обыска квартиры соседа. После этого больше она ничего о Заре не слышала.

В год отъезда Зары Цесарской запретили сниматься в совместной с Германией и Францией постановке «Братьев Карамазовых», куда ее по согласованию с советским кинематографическим начальством пригласили иностранные продюсеры, назвав единственной кандидатурой на роль Грушеньки. Запретили даже встречаться с французским репортером, пожелавшим выяснить, согласна ли она там сниматься. Эмма не могла не вспомнить обещание Зары помочь сниматься в Голливуде и построить для нее виллу в Калифорнии, на что она, как советская патриотка, никак не могла согласиться. Так она говорила Гелбу, хотя к моменту их встречи ее патриотизм, по его словам, несколько угас.

«Как сказала мне Цесарская, ее судьба после отъезда Виткина дала веские основания сожалеть о решении не ехать в Калифорнию, – рассказывает Гелб. – По сей день она вспоминала последние слова Зары, оказавшиеся пророческими: “Будь осторожна, Эмма!”».

Тем не менее поначалу все складывалось неплохо. Пусть красивой жизни в Голливуде не получилось, Цесарская вышла замуж за мужчину, обеспечившего ей красивую жизнь в Москве – упоминавшегося уже чекиста Макса Станиславского. Они жили в четырехкомнатной квартире в Фурманном переулке, рядом с больницей Гельмгольца. Дом в стиле раннего конструктивизма был построен в 1928 году на личные средства членов ЖСК «Основа», одного из первых московских жилищных кооперативов. Спустя 10 лет большинство «застройщиков» были репрессированы.