Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

Квартира была обставлена куда лучше, нежели мог себе в Москве позволить Зара Виткин, у которого, по его словам, «рабочий стол, три стула и моя кровать были единственной мебелью». Помимо квартиры, у них была служебная дача в Малаховке, рядом с дачей Михаила Кольцова. «Однажды, попав домой к Станиславскому, я был поражен невиданно роскошной обстановкой – мебелью, хрусталем», – пишет Михаил Шрейдер в своих мемуарах «НКВД изнутри. Записки чекиста». По его мнению, все это не могло быть приобретено на одну зарплату. Шрейдер объясняет увиденный достаток тем, что Буланов, непосредственный начальник Станиславского, был в особой чести у Ягоды и «хозяйничал в кладовых ОГПУ, где хранились ценности, изъятые у спекулянтов и валютчиков. Часть этих ценностей он раздавал ближайшим своим холуям вроде Макса Станиславского».

Шрейдер мог знать обо всем этом не понаслышке, ему поручалось расследовать хищения в органах ВЧК-ОГПУ, он разоблачал, так сказать, оборотней в погонах. И оставил после себя уникальные воспоминания, ведь ни один другой чекист из выживших, чином повыше Шрейдера (Судоплатов, Орлов и другие), не решились на описание своей жизни в «органах».

Впрочем, Цесарская незадолго до ухода из жизни рассказывала киноведу Арону Бернштейну, что они с мужем жили скромно, ходили в магазины за продуктами, в то время как «многие пользовались услугами распределителя». Правда, при Ежове ввели «особые книжки с талонами, по которым мы могли получать продукты».

В 1932 году Макс Станиславский получил назначение на должность помощника (по-тогдашнему заместителя) начальника Главного управления пожарной охраны ОГПУ-НКВД СССР. В 1935 году ему присвоили капитана госбезопасности – высокое звание, введенное для начальствующего состава НКВД и приравненное к полковнику РККА. В том же году Эмма родила сына и стала Заслуженной артисткой РСФСР.

…Январь 1935 года, Большой театр, торжественное заседание в честь пятнадцатилетия советской кинематографии. Своим присутствием юбилей почтил сам вождь с ближайшими соратниками. Из всех искусств кино по-прежнему считалось важнейшим. Организовавший юбилей руководитель Государственного управления кинематографии Борис Шумяцкий вынашивал амбициозные планы – создать советский Голливуд. Киногород предполагалось построить в Крыму, около Байдарских ворот, за четыре года.

Цесарская сидит в первом ряду, у ее кресла на минуту задерживается маршал Тухачевский, с которым она неделю назад играла в бильярд на даче. «Тухачевский – аристократ голубой крови, всегда весел, всегда в кругу дам», – так три года спустя говорила о нем в своих показаниях следователю жена другого впоследствии репрессированного маршала Галина Егорова.

Когда секретарь ЦИК Авель Енукидзе произнес ее фамилию, в зале раздались аплодисменты. Сталин в левой ложе бенуара лично сдвинул ладоши и, по свидетельству Шумяцкого, сказал: «Какая Цесарская красивая!»

Цесарской было известно, что Сталин смотрел «Тихий Дон» два раза. В 1937 году она оказалась совсем рядом с вождем, на правительственной трибуне на авиационном празднике в Тушино. Пролетали самолеты строем, изображающим слово «СТАЛИН», воздушные шары с портретами руководителей страны. «Буквально в двух-трех шагах от меня впереди стоял Сталин во френче и знаменитой кепке с квадратным козырьком. Он показался мне глубоким стариком с помятым желтоватым лицом, пробуравленным оспинками и покрытым сетью морщин, с прищуренными беспокойными глазами. …Запомнился Ворошилов, преданно ловивший каждый взгляд Сталина». В наблюдательности ей не откажешь. Она ощутила в поведении вождя «некоторую нервозность: он то улыбался, глядя в небо на парашютистов, то безразлично отворачивался в сторону и проводил по сумрачному лицу рукой с растопыренными пальцами».

В минуту расставания скажи мне: «До свидания»

«Патриотизм Эммы не слишком помог ей во время ужасных событий», – пишет Майкл Гелб. События эти случились в знаковом 1937 году. 23 марта Эмма была в гостях, и туда позвонил муж: «Поезжай домой к сыну, меня срочно вызывают на доклад к Николаю Ивановичу Ежову».

Станиславский прекрасно понимал, что его ждет. За полгода до этого Генриха Ягоду сняли с должности наркома внутренних дел и, хотя еще не арестовали, уже исключили из партии. Новый нарком Ежов уже приступил к «чистке» органов от сотрудников Ягоды. В начале 1937 года, как запомнилось Цесарской, Макс сказал ее отцу: «Не могу понять, почему так бездушно и жестоко убирают наши старые кадры – чекистов ленинской выучки. На их место приходят бездарные и бессердечные люди. Это какой-то заговор карьеристов».

Не знаю, чем уж они так отличались от «чекистов ленинской выучки», но Макс Станиславский явно чувствовал приближение Большого террора. «Все мы обречены на постоянный обман, и вокруг нас все носит печать зла и даже безобразия», – писал он жене в одном из чудом сохранившемся после обыска писем, случайно попавшем в складки белья.