В 1932 году домой поехали специалисты фирмы Кана. Альберт Кан был обескуражен постоянной «текучкой» кадров – заменой недолго поработавших, едва набравшихся опыта советских сотрудников на других – неквалифицированных. Делалось же это специально, чтобы обучить как можно больше начинающих специалистов поточно-конвейерному способу проектирования. Так иностранцев постепенно «выдавили» из советских проектных организаций. Больше не были нужны и иностранные архитекторы. Эрнст Май отправился в Африку, где жил и работал до 1954 года. Его коллега Маргарете Шютте-Лихоцки вернулась в Германию, спустя несколько лет была отправлена в концлагерь за участие в Сопротивлении.
В 1933 году отправился домой и Рудольф Волтерс.
В своих мемуарах он сетует, что ему не хотели продавать билет в Германию за рубли, а он решил не потратить в России ни одной рейхсмарки, нажитой «непосильным трудом». И только после долгих проволочек продали – правда, билет третьего класса. Дальнейшая его судьба сложилась так, что заслуживает отдельного рассказа.
Альберт Шпеер, будучи главным архитектором рейха, пригласил Волтерса на роль своего заместителя. Во время войны он, как имперский министр вооружений, направил Волтерса заняться военным строительством на оккупированных территориях, так тот еще раз побывал в СССР. А после войны Шпеер оказался на скамье подсудимых в Нюрнберге и получил свои 20 лет тюрьмы, Волтерс же продолжал занимался проектированием зданий. Между прочим, именно ему мы обязаны появлением на свет «Дневника из Шпандау» Шпеера, опубликованного после его освобождения. Писать заключенным Шпандау было категорически запрещено, но Волтерс подкупил служащего тюрьмы, и тот выносил сделанные на кусочках туалетной бумаги записи Шпеера. В них, наряду с мемуарной частью, было описание его проекта Дворца Победы, гигантского сооружения (70-метровый цоколь и 220-метровый купол), перед которым должна была померкнуть библейская Вавилонская башня. Как и Дворец Советов, он так и не был построен.
К началу Большого террора из иноспециалистов остались единицы, да и те из ценных кадров превратились в шпионов и вредителей. Остались самые преданные – иностранные коммунисты и сочувствующие. Дошло до того, что стали возвращаться с «родины всех трудящихся» в нацистскую Германию разочарованные немецкие рабочие-коммунисты. Когда на Сталинградском машиностроительном заводе «Баррикады» стали задерживать зарплату работавшим там политэмигрантам – немцам и австрийцам, те уехали в Москву и явились в консульство с просьбой разрешить им вернуться. В письме, адресованном одному из рабочих завода, говорилось: «Лучше сидеть в тюрьме в Германии, чем жить так, как мы живем в СССР».
Сиэтл – Сеятель
Нынче первая ассоциация, что приходит в голову при упоминании коммуны Сиэтл – это та, которая была провозглашена в Сиэтле летом 2020 года на волне протестов, последовавших за убийством афроамериканца Джорджа Флойда. Но была и другая со схожим именем, созданная в Советской России переселенцами из штата Сиэтл.
В мае 1936 года там оказалась – благодаря цепочке американских знакомых – английская писательница Эдме Дэшвуд. Американский издатель заказал ей «смешную книжку о русском колхозе». В ее книге «Солома без кирпичей» (1937) если и есть смешное, то это собранная ею целая галерея сатирических зарисовок гидов-переводчиц «Интуриста», самоуверенных некомпетентных женщин, не бывавших за пределами своей родины и упорно твердящих о превосходстве СССР над остальным миром. Зато есть ценная информация о «Сиэтле» – так Дэшвуд называет сельхозкоммуну близ Ростова. На самом деле коммуна, созданная в 1922 году, именовалась немного иначе – «Сеятель».
В ответ на призыв к американским рабочим об оказании помощи Советской республике приезжали не только рабочие, фермеры – тоже. Так несколько сот переселенцев распродали в Америке все имущество, внесли по 500 долларов с семьи в общий капитал, закупили тракторы, автомобили, станки, посадочный материал и отправились в Советскую Россию. На передовой американской технике они распахали целинные земли в сальских степях. Производительность труда и сбор зерновых у них были куда выше, чем в соседних хозяйствах.
В 1936 году это была единственная уцелевшая коммуна, последнее место в СССР, где реально воплощались идеалы социалистического равенства и братства. Четыре раза в год собиралось общее собрание коммунаров (700 человек), об этом писательнице рассказали коммунары первого призыва, с которыми она общалась по-английски. В поселке не было пьяниц и тунеядцев, их исключали из коммуны, все было общим, включая приусадебные участки, никакого денежного обращения. Все были к ней приветливы и добры. Вопреки ожиданиям, она жила в отдельной комнате и, щедро посыпая ее порошком от насекомых, избежала блох и тараканов, которые в России сопутствовали ей повсюду. Словом, ей там очень понравилось, так что смешной истории не получилось.