Великий поход

— Я смастерил ему перевязь для спины. Представь себе, он и не думал противиться. Так, нервничал, мялся с ноги на ногу, косил на меня глазом. Труднее всего было просунуть перевязь ему под брюхо. Когда дело было сделано, я собрал вещи, упаковал их, связал и водрузил Ашве на спину. Он скорее удивился, чем испугался; и всё бы хорошо, да надо было появиться этим волкам! Ашва шарахнулся в сторону, встал на дыбы, а потом убежал. И вещи вместе с ним.

Индра посмотрел вдаль. На луг наползала багрово-смоляная туча, наводившая сумрак и тревожное возбуждение души. Ветер под ней косил траву. Вразмёт. Стелился и подвывал. В один голос с волками.

— Буря идёт!

— Они потому и воют, — удручённо заметил Дадхъянч.

— Ничего, прибежит твой Ашва.

— Да идти надо, чего здесь высиживать? Ни кусточка поблизости, ни ложбинки. А как теперь уйдёшь?

— Пойдём-пойдём, он догонит, — Индра поднялся с травопала и, полный решимости идти, сгрёб плащ. Ушибленная бочина напомнила ему о себе. Воин старался не показыть вида, но боль коверкала его движения.

— Не потеряет Ашва твою поклажу, крепко привязал? — спросил он с придыханием. Дадхъянч только хмыкнул.

Путники заторопились. Догоняя обречённый бурей покой в той стороне равнины, где догорали оплёски усталого солнца. Им в спину дышала буря. Она разворачивала багровые знамена своей ярости. От земли до небес.

Индра вспомнил дочь Диводаса. Оставленную им недалеко от деревни бхригов. Одну. Хорошо, если Ратри переждёт бурю в деревне. Хотя наверняка девушка отправилась домой. Оставаться нужно было вчера, а что ей одной делать в деревне? Тут ещё эти волки…

Индру царапала совесть. В голове топтался только один вопрос: «Зачем?» Их отношения с Ратри вообще можно было символизировать этим вопросом. Зачем? Всё — зачем? Индра не знал ответа. И всё-таки она приходила к нему. Так далеко. И всего только на одну ночь. Каждый месяц на одну ночь. Интересно, что она выдумывала дома, оправдывая своё отсутствие? И почему Диводас отпускал её одну?

Вишнёвый сумрак расползался по небу. От края до края. Буря пожирала остатки дневного света. В бурчании отдалённых раскатов грома. Внезапно всё стихло. Будто оборвалось разом. Будто буря задохнулась в себе самой, не совладав с напором собственного безумства. Даже волки примолкли. Тревожное ожидание чего-то затаившегося, неотвратимого и беспощадного вползало в души путников. И тут первые капли дождя ударили по земле. Тяжёлой россыпью. День померк, и по спинам идущих ударил ветер. Такой силы, что бросил Индру на землю. Дождь разнесло. Перемешало с летящей грязью, травой, выломками растерзанных кустов. Мокрый разметай нёсся вперед, торжествуя страстность своей гибельной свободы.

Оторопью ответило буре свернувшееся сердце Индры. Оно спросило воина о спасении. «Вопросы задают только дураки», — постарался ответить Индра. Он поднялся в полный рост и шагнул навстречу грозовым раскатам. Дождь исхлестал ему лицо. Рядом кричал Дадхъянч, допытываясь о чём-то у кшатрия и перекликая ветер.

Индра не искал спасения. Не искал спасения вне бури. Оно было в ней самой. Чего стоит дух воина, если это не так?

— Архари! — взревел Индра голосом своего сердца. Оно перестало задавать ненужные вопросы. Пришло время поднять в себе Быка. И снова вплести в косицу стебель мандрагоры.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Ведь мы знаем тебя как самого ярого быка,

ждущего призыв на состязание.

(Ригведа. Мандала I, 10)

Надышавшись бурей, Индра догнал Дадхъянча. Риши выглядел менее вдохновенно, чем его беспокойный попутчик.

— Послушай! — крикнул Индра. — Я знаю, как спасти арийцев от возможной катастрофы. Дадхъянч нехотя обернулся. Дождь заливал ему глаза, и риши пришлось щуриться.

— Ты веришь в катастрофу? — почему-то спросил он.

— Что значит — веришь? — удивился воин. — Я предсказываю её.

— Вот как. Значит, предсказываешь. И что именно ты предсказываешь?

— Что? — не расслышал Индра в шуме ветра.

— Я спрашиваю о катастрофе.

— Брось, ты прекрасно понимаешь, что катастрофу мы ждём, она у нас в сердцах и в умах и значит, что-нибудь случится. Неважно что. Засуха, холод, наводнение. Неважно. Мы сами её создадим этим ожиданием. Когда множество людей настойчиво предвещает беду, она обязательно придёт. Другое дело — какой толк мы из неё извлечём.

Дадхъянч прослушал последние слова Индры. Риши думал о своём. О том, что этот молодчик по-своему прав. Если только его утверждения не сносятся с азартом юности. И только.

И только. «Впрочем, — подумал Дадхъянч, — Трита всю жизнь верил в катастрофу, и возраст ничего не убавил от его веры.»

— Что ты сказал насчёт пользы? — очнулся риши.

— Важно, какой толк мы извлечём из происходящего. Ведь всеобщая беда — лучший повод для народного единства. Лучший организатор духа и цели. Ведь так?

— Когда-то я тоже верил в холод, в катастрофу, — прокричал Дадхъянч через гул ветра. Ему хотелось, чтобы Индра сейчас обязательно его услышал. — Я даже отправился к морю, откуда мы ожидали приход Великого Льда.

— И что?