Великий поход

Трита оторопело брёл ему навстречу. Придерживая на весу руку.

— Проклятье, меня укусила змея, — сказал он с интонацией удивления и даже недоверия к случившемуся. — Я принял её за палку.

Дадхъянч решительно осмотрел рану. На припухшей руке отпечаталась пара змеиных зубов.

— Ты понимаешь в этом что-нибудь? — морщась спросил Трита.

— Понимаю. Как она выглядела?

— Такого бурого цвета, длинная. Извернулась кольцом…

— С треугольной головой?

— Вроде.

— Это куфия. Нужно отжать яд из ранки.

Пальцы Триты судорожно тискали опухоль. Рана кровоточила.

— От яда этой твари кровь перестаёт свёртываться, — сказал Дадхъянч, распаковывая свои снадобья. Он не нашёл того что искал, и это окончательно испортило ему настроение.

Трита ни о чём не спрашивал. Он погружался в бесчувственное равнодушие. К происшедшему и к самому себе. Дадхъянч развёл огонь и торопливо готовил жаркое пойло для Триты. Дадхъянч не хотел, чтобы пострадавший видел эту нервную спешку рук, но игра в спокойствие досаждала знахарю, придавая каждому его движению неуклюжесть и разлад.

Трита заглянул в глаза своему бывшему ученику:

— А помнишь, перед тем как мы расстались, всё было наоборот? Тебя свалила лихорадка.

— Молчи, не трать силы.

— Да что там, ты же знаешь… — Трите стало трудно дышать, и он запнулся. — Ты же знаешь, что это — всё.

— Я знаю другое. У тебя столько же шансов выжить, сколько и умереть. Жаль, конечно, что я не взял листьев батаки, но это не меняет дела. Стяни жгутом руку выше укуса: нам надо остановить кровотечение.

Трита и не пошевелился. Ему пекло глаза и прижимало грудь.

— Помнишь, — заговорил он щурясь и охрипляя голос, — я говорил тебе о шести светильниках?

Дадхъянч промолчал.

— Ну, вспомнил?

— Тебе лучше не разговаривать.

— Так вот, я не хотел это говорить раньше… Мне пришло время. Потому… Потому что шестой мой светильник погас… Я сам это видел. Мне пришло время.

— Ты просто устал, — возразил Дадхъянч.

— Нет. Я видел.

К лежащему подошёл Ашва, наклонился и ткнул Триту тёплой губой. В щёку.

— Иди-иди, — вмешался Дадхъянч, — тебя здесь только не хватало.

— Не гони его, — прохрипел Трита, — пусть смотрит, как я умираю.

Знахарь приготовил отвар и, обернув плошку краем телушника, чтобы не обжигать пальцы, направился к пострадавшему.

— Знаешь, — заговорил Дадхъянч, — я много видел больных людей. Некоторые из них просят свою болезнь о смерти. И не потому, что устали от мук, — просто они за всю жизнь не научились сопротивляться чужой власти над собой. Можно сказать, не научились жизни. Для них лучше уж умереть, чем заставить себя бороться.

Трита слушал и пил.

— Другие, — продолжил знахарь, — ведут себя так, будто смерть прибавит им чести. Жизнь не принесла чести, а смерть, стало быть, даст. Они становятся такими светлоликими, такими правильными и умиротворёнными. Разговаривают спокойно и тихо. А вчера ещё ругались из-за коров. Да так, как и собаки не лаются.

Трита слушал и пил. Дадхъянч поддерживал его под спину и вспоминал:

— И только самые достойные не делают из своей болезни представления. Даже когда знают, что эта болезнь последняя. А насчёт твоего светильника мы потолкуем, когда я тебя вытащу. Ведь ты не дашь мне уронить честь своего ремесла? Трита слушал и пил. Ему очень хотелось помочь Дадхъянчу. Он целый день пил отвары, которые готовил знахарь, пока у того не кончилась целебная трава.

Вечером Дадхъянч отправился на поиски птичьих гнёзд, чтобы поразжиться птенячиной и сварить товарищу бульона. Ашва поплёлся следом.

Они добрались до чахлого ракитника, обнёсшего сухое русло ручья, и долго высматривали птиц, но так и ушли ни с чем. Если не считать наломанных веток нимы — дерева, с помощью которого арийцы сохраняют свои зубы от гниения. Сок нимы содержит вещество, убивающее всю эту тухлеющую по зубным щелям дрянь.

Дадхъянч подумал, что слюна с соком нимы будет полезна для раны Триты. Ещё Дадхъянч подумал, что лучше ему не оставлять сейчас Триту надолго одного.

Когда они вернулись к месту ночлега, Трита лежал тихо и ветер тормошил ему волосы. Дадхъянч подумал, что он спит. Знахарь даже не сразу подошёл к нему. Чтобы не разбудить. Но когда Дадхъянч, терзаемый недобрым подозрением, всё-таки подошёл к лежащему, то увидел, что Трита был мёртв.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

…Ты движешься с неистовым, грозным, смертельным

оружием не убивая людей…

(Ригведа. Мандала I, 133)

— Посмотри, что это? — спросила Ратри, показав куда-то в сторону солнца. Индра нехотя обернулся. Прямо на них двигалось странное существо, напоминавшее человека, но с головой лошади.

— Человек с лошадиной головой, — сказал Индра, — должно быть, данав.

— Ты об этом говоришь так спокойно?

— Тебе, во всяком случае, ничего не угрожает.

Индра легонько отстранил от себя девушку и с готовностью предстал перед видением. Он отпустил перевязь жуха, стеснявшего движения, черпнул носом воздух и выступил вперёд.