Великий Сибирский Ледяной поход

Уже на рассвете вышли мы на Ангару, где-то у ст. Михалево. Здесь год тому назад, на полигоне, еще юнкером артиллерийского училища, я проходил выпускную стрельбу из орудий. Тогда мы были полны надежд на счастливое будущее, рассчитывали на скорую победу над красными и на восстановление прежней великой и могучей России. Сейчас, на рассвете 10 февраля 1920 года, мы входим в это небольшое селение усталыми, измученными, полуизгнанниками своей Родины, так как после позорного «обхода» Иркутска, без права постоять за себя на своей земле, мы иначе и не могли себя рассматривать. Колонна остановилась. Объявлено, что будем кормить лошадей и отдыхать до полудня.

«Будем кормить». А чем? На это нам ответить не могли. Клочки соломы и сенная труха, добытые в деревушке, и овес, запасенный еще в Иннокентьевке, до некоторой степени разрешили этот вопрос. Сами разбрелись кто куда, стараясь найти теплый угол. Маленькая деревушка не могла вместить нас всех, поэтому на улицах зажглись костры, около которых грелись промерзшие люди. Офицеры «2-й батареи» сумели забраться на какую-то небольшую баржу, «зимовавшую» во льду Ангары у этой деревушки. Без особой охоты обитатели баржи, угрюмо косясь на наше оружие, сварили нам картошки, и, когда голодные непрошеные гости набросились на эту неприхотливую еду, они услышали впервые красную «агитку»: «Куда идете, товарищи?», «Зачем?», «Ведь дальше будет еще хуже», «Утонете или померзнете на Ангаре», «А дальше – Байкал, куда пойдете?», «Оставайтесь с нами, мы вас прокормим до весны, а весной будете работать с нами на барже».

То ли неожиданность такого разговора, то ли подсознательное чувство благодарности к этим людям, накормившим и обогревшим нас после тяжелого, более чем стоверстного перехода, то ли простая усталость явились результатом того, что хозяева наши остались целы и невредимы, а мы успели поспать часа два-три, до нового приказания выходить дальше. Но на наше место уже входили новые постояльцы, а мы двинулись вдоль Ангары к Байкалу. Где-то переходили через эту реку, шли по льду, нередко покрытому водой, так как быстрая река местами не застыла, несмотря на сильнейшие морозы, и из этих незастывших «ям» шел морозный пар. В ушах все еще звучали слова наших «михалевских» хозяев – «замерзнете или утонете в Ангаре, а дальше – Байкал загородит вам дорогу». Можно было действительно утонуть в Ангаре, провалившись в какую-нибудь полынью, но мы не утонули и под вечер вошли в Листвиничную на берегу Байкала.

Стемнело быстро. Едва успели задать скудный корм лошадям, как наступила темная ночь. Мы замертво полегли спать по избам. «В желудке были одни незабудки», как живописует русская поговорка, но даже простая возможность спать «в избе», хотя и с пустым желудком, была большим утешением.

Проспали всю ночь. Рано утром получили от сотенного артельщика и фуражира очень скромные порции сена для лошадей и немного гречневой крупы для себя, а из штаба получили предупреждение, что около полудня выступаем на север, вдоль берега Байкала, и что «там» никакого фуража и продуктов мы не найдем: «запасайтесь здесь». Где запасаться и как? В приказании по этому пункту никаких указаний не было, а артельщик и фуражир объявили, что достать ничего и ни за какие деньги нельзя. Потуже подтянул свой пояс и со вздохом положил в переметные сумы свою порцию гречневой крупы, оставив ее для лошади: ей предстояла работа везти меня дальше… в неизвестность.

Шли до позднего вечера вдоль берега озера по избитой проселочной дороге. «Красавец Байкал!» А я его и не заметил, хотя и шел в течение полдня по его берегу: мысли были где-то там… впереди, в близком уже неизвестном. Что там ожидало меня? Куда мы идем? Почему сошли с «большака» и идем проселком? Снова невольно вспомнились слова «михалевцев»: «А там Байкал загородит вам дорогу, куда пойдете?» Вот и загородил дорогу, и пошли мы по его берегу туда, куда вело нас «начальство».

Не буду идеализировать, да теперь и не помню, что нас в то время толкало двигаться все дальше и дальше, даже не зная куда. Думаю, что чувство самосохранения и стадности играло в то время немалую роль: остановись – и ты в руках красных, а раз передние идут, значит – есть еще какой-то выход.

Ночью вошли в Голоустное. В утренние часы мы рассмотрели эту небольшую, бедную рыбацкую деревушку, но в ту ночь мы ее не видели: ведь электрического освещения на улице этой забытой Богом и людьми деревеньки не было, а кругом шумела мрачная, непроходимая тайга да слышался гул ломавшегося байкальского льда.

«2-й батарее» все же посчастливилось: всунулись в какую-то избу, где не раздеваясь улеглись вповалку на полу, вплотную друг к другу. Лошадей кормить не было надобности, так как кормить их было нечем, и наши четвероногие друзья и помощники, согнувшись в дугу, тряслись на морозе, хотя и прикрытые всяким тряпьем и одеялами, имея «на ужин» лишь пригоршни гнилой соломы и камыша, которые сумели найти в Листвянке и привезли с собой их заботливые хозяева.