Великий Сибирский Ледяной поход

Несколько часов не сна, а тревожной дремоты, и наступило утро. Никто не будит нас, не торопит. Мы сами выскакиваем наружу в поисках хоть какого-нибудь фуража для своих лошадей. Снова клочки полугнилой соломы и камыша с крыш изб и бань и моя «железная» порция гречневой крупы несколько подбодрили моего друга-коня. Из штаба передают: осмотрите лошадей, главным образом подковы, перед обедом выступаем… через Байкал, куда ночью уже двинулись передовые части. Осмотреть подковы нетрудно, но исправить обнаруженные недочеты невозможно, так как своей кузницы нет, нет и запасных подков.

Еще в Листвянке мы оставили своих тяжелобольных раненых, так как брать их с собой в этот переход через Байкал было невозможно. Остались там и те, кто не нашел в себе больше сил и воли идти «в неизвестность», и притом с риском погибнуть от мороза на льду озера или в одной из его трещин, может быть, от пули красного врага, который мог ожидать нас на том берегу.

С опустошенной недавно пережитыми событиями душой, с жутко щемящим страхом смерти вступили мы на лед озера Байкал еще до обеда 12 февраля 1920 года. Это было «еще до обеда» в смысле определения времени, в прямом же смысле слова мы тронулись в поход даже «до завтрака», так как не имели утреннего чая, а на обед у нас тоже не было ни крошки съестных продуктов. Там, по ту сторону Байкала, мы могли ожидать пищи и пристанища или же смерти, другого выбора не было.

Дороги нет, идем по жалким останкам следов от копыт и полозьев саней головной колонны, вышедшей в поход еще ночью. Где они сейчас, что с ними? Ветер гонит снежную пыль, заметая эти следы, но вскоре мы и без них можем точно определить направление, так как то и дело попадаются брошенные сани со скарбом, мертвые трупы лошадей и людей, не выдержавших перехода. Они, как вехи, указывают нам путь. Куда? К весьма сомнительному пристанищу или смерти? Этот вопрос нас только и интересует. Большую часть пути приходится идти пешком, так как усталые полуголодные кони сами едва передвигают ноги по скользкому льду. Садиться на коня можно только лишь на занесенных снегом «плешинках», и то с соблюдением величайших предосторожностей, чтобы лошадь не поскользнулась и не упала, а сил и у самих уже почти не оставалось. Беспрерывно дующий ветер насквозь пронизывает изношенное обмундирование, и на коне долго не просидишь, опять ищешь подходящее место и слезаешь с коня, стараясь на ходу хоть немного разогреться.

Впереди ничего не видно, кроме ровной глади, казалось, бесконечного озера. Невольно оглядываешься назад. Там, вдали, чернеют уже еле видной полоской Голоустное и прилегающая к нему тайга и горы. Они все дальше и дальше отодвигаются от нас.

Мертвые «вехи» попадаются все чаще и чаще. Часто слышны и громоподобные раскаты, вначале пугавшие нас: это ломался байкальский лед, открывая трещины-пропасти, которые иногда тотчас же, а иногда немного позднее начинали снова сходиться, захватывая в свои мертвые объятия все, что не успело выскочить из них. Через незакрывшиеся трещины проходим по каким-то доскам, по-видимому оставленным головной колонной или имевшимся в голове нашей колонны. Попадаются сани и лошади, зажатые в подобных трещинах, и мы сами каждую минуту ждем, что вот-вот раскроется бездна и под нашими ногами, увлекая нас под лед, который немедленно покроет нашу ледяную могилу.

Шли молча, сосредоточенно, не обращая внимания ни на что, кроме своего коня. Это было шествие обреченных на смерть людей, в сердцах которых только чуть теплилась искра надежды: а вдруг удастся перейти Байкал и найти убежище на том берегу?! Скрылось Голоустное. Теперь уже кругом, куда только хватает глаз, до самого горизонта, видна гладь холодного, мертвого льда. Шли целый день, не останавливаясь для привала. Наступили сумерки, а мы все еще не видели конца нашего перехода, беспрерывная цепь черных «мертвых вех» продолжала показывать нам путь. Шли «по инерции», напряженно вглядываясь усталыми глазами вперед, в ночную тьму. Ничего не видно. По-прежнему бухает ломающийся лед, по-прежнему дует холодный ветер, но мы уже «вмерзлись» и ко всему относимся безразлично.

Вдруг впереди послышались какие-то выкрики. Невольно прислушиваемся к ним: «Огоньки, огоньки». Напрягаем зрение и действительно различаем где-то далеко-далеко слабые мерцающие огоньки. Значит, приближаемся к противоположному берегу озера-моря. Колонна даже как-то оживилась, казалось, и лошади заметили эти мерцающие огоньки и быстрее зашевелили усталыми ногами. Изредка слышались разговоры, но «черные мертвые вехи», попадавшиеся все чаще и чаще, упорно напоминали нам, что еще не окончен наш крестный путь и мы можем не дотянуть до этих огоньков. Огоньки мелькают уже довольно отчетливо, и их появляется все больше и больше.

Не отрывая от них уставших глаз, мы шли еще добрых два-три часа, теперь уже задумываясь о другом: что нас ждет там, у этих огоньков. Будет ли это дружеская встреча или последний, неравный бой, принимая во внимание нашу полную измученность и непригодность к принятию этого боя.