Великий Сибирский Ледяной поход

Во время этого «шпально-ледяного похода» на многое пришлось насмотреться и в благодушии характера русского мужичка жестоко разочароваться. Видели своими собственными глазами, как эти самые «добродушные» мужички со злобой гнали прочь из своих изб буквально замерзающих на морозе отсталых солдат Колчаковской армии. Последнюю ночь в Иланском провели, проспав на полу в маленькой квартире сторожа железнодорожной школы, у которого была куча детей и среди коих, как наутро выяснилось, свирепствовала… натуральная оспа. В довершение всех невзгод Каернея заразился этой неприятной азиатской болезнью и через десять дней после Иланского свалился в большой температуре.

На станции Тулун, куда добрались всеми правдами и неправдами, пришлось застрять на продолжительное время. К счастью, Каернея был не один. Кондратьев, как мог, сердечно ухаживал за ним и даже нашел какую-то сердобольную сестру милосердия из ближайшего полевого лазарета, которая была, конечно, не красная. Она – женщина – лучше русского «добродушного мужичка» поняла всю трагедию русских офицеров и сделала что могла, не навлекая на себя подозрений со стороны большевиков, чтобы скрыть и помочь выпутаться из создавшегося положения. Безусловно хорошо относились к «путешественникам» и железнодорожники, особенно машинисты, в помещении паровозных бригад которых приходилось ночевать не раз, когда в простых деревенских избах зачастую встречали весьма недружелюбно.

В Тулуне, как слышали из общих разговоров, умер заболевший и замерзший в походе, последний из назначенных Верховным Правителем адмиралом А.В. Колчаком, главнокомандующий Восточным фронтом генерал В.О. Каппель. Эта грустная новость произвела весьма тягостное впечатление на двух русских офицеров, которые, сами находясь в ужасном положении, видели, как Белая армия таяла и расстраивалась даже на самых своих верхах.

В поезде начальника 30-й советской дивизии

После десятидневного лежания в Тулуне Каернея, с поддерживающим его под руку Кондратьевым, достав случайно сани, кое-как добрались до большой деповской станции под названием Зима. Здесь находился штаб 30-й советской дивизии. Впереди дорога была занята тремя полками этой дивизии, и двигаться вдоль линии дороги пешком было абсолютно невозможно. Ходили слухи в поселке, что с чехами идут переговоры о беспрепятственном вступлении красных в Иркутск, а также о том, что Белая армия уже вся ушла в Забайкалье. С минуты на минуту вся 30-я дивизия втянется в Иркутск и окончательно отрежет всякое сообщение с Забайкальем, попасть в которое можно было и теперь почти только чудом или путем новых многомесячных мучений и мытарств. Для начальника 30-й дивизии уже приготовлен был поездной состав.

Надо было изыскивать героические способы, чтобы «вскочить» в Иркутск до того момента, пока его не покинули еще последние чешские эшелоны. Задача была почти невыполнимая. Передумав все хоть сколько-нибудь правдоподобные комбинации, решили действовать, как говорится, очертя голову. Терять было нечего. Думали, думали и надумали: идти в… штаб 30-й советской дивизии и просить разрешения проехать в Иркутск с поездом начальника дивизии. Мы, мол, железнодорожные рабочие и должны попасть в Иркутск как можно скорее, так как один из нас болен (благо вся физиономия у Каернея от только что перенесенной оспы была покрыта оспенной коростой) и нужно лечение, а то, может, и операция.

С этой мыслью пошли в помещение местной школы, где помещался штаб дивизии, и нерешительно вошли в него. Слушать простых железнодорожных «рабочих» в штабе советской дивизии никто не хотел, и в пропуске в Иркутск, да еще в эшелоне самого начдива, конечно, отказали. Уныло понурив свои головы, стояли в нерешительном раздумье в штабе советской дивизии два белых офицера Генерального штаба. Они теряли последнюю надежду проникнуть в желанный Иркутск. Подражая простонародным манерам, усиленно сморкался прямо на пол Кондратьев-Канабеев и слегка поругивал порядки в пролетарском государстве, где «нашему брату пролетарию нет никакого внимания и помощи». Строчившие какие-то бумаги штабные красные борзописцы не обращали никакого внимания на эти сетования «рабочих-железнодорожников». И только один из них предложил самим «просителям» обратиться непосредственно к «товарищу наштадиву».

– Сейчас он выйдет, и вы поговорите с ним, – сказал он.

Хотя разговор с «наштадивом» не входил в планы отчаявшихся в своем положении новоявленных «пролетариев», тем не менее они сделали вид, что готовы были ожидать выхода из другой комнаты высокого штабного начальства. Подняв выше воротники и надвинув на глаза возможно сильнее свои шапки, с некоторым беспокойством ожидали они появления лица, которые могло их узнать, несмотря на радикальную маскировку. Ожидать пришлось недолго. Но поговорить не удалось. Как только распахнулась дверь и в ней показался начальник штаба советской дивизии, из соседней комнаты неожиданно появились одетые в богатых черных шубах с каракулевыми воротниками два плотных мужчины и прямо подошли к нему.