Великий Сибирский Ледяной поход

В ноябре 1919 года муж и я жили в 20 верстах от города Омска, занимаясь сельским хозяйством. Тихо и мирно протекали дни вдали от городской сутолоки. Время от времени приходилось ездить в город за покупками, и тогда поражала нас суматоха и нервное состояние, каковое царило в столице Сибирской республики. Тревожные вести о неудачах на большевистском фронте приходили все чаще и чаще. Говорилось о кровавых расправах большевиков с оставшимся населением, с беженцами, настигнутыми в дороге, и пленными. На смену этим страшным сведениям приходили более утешительные, и мы, успокоенные, возвращались домой, где жизнь наша вступала опять в свою колею. Помню снежный ветреный день, когда за окнами нашего маленького домика остановился верховой, подав письмо моему мужу. Наши хорошие знакомые сообщали нам, что возможна сдача Омска большевикам, и поэтому знакомые предлагали место в своем вагоне, чтобы дать возможность и нам двинуться на восток – туда, куда тысячи людей убегали, ища защиты от зверств большевистских банд. Уложив вещи, мы двинулись в город. В степи по дороге шли люди, одетые в солдатские шинели. Каждый из этих солдат-фронтовиков спешил добраться домой до прихода большевиков, бросая фронт на произвол судьбы, забывая о своем долге солдата. Одни из этих дезертиров, наслушавшись большевистских бредней, шли домой, где потом с распростертыми объятиями встречали большевиков, стараясь зарекомендовать себя ярыми коммунистами. Другие, видя, как пустеют ряды серых шинелей, как разлагается армия, как расправляются большевики с пленными, бросали винтовку и грязные окопы и в безотчетном страхе уходили с фронта, пробираясь окольными путями на восток, полузамерзшие и голодные. Мне страшно было смотреть на эти движущиеся шинели, казалось, что в каждом человеке выражалось злорадство и неприязненное отношение к нам, «буржуям». При въезде в город уже начали попадаться многочисленные группы людей, направлявшихся от города в снежные поля.

У наших знакомых царил переполох. Каждую минуту открывались входные двери, впуская белый столб морозного воздуха, а за ним новоприбывшего с новыми сведениями. Складывались вещи, делались запасы на дорогу, хотя никто не верил, что уезжает надолго, а может, и навсегда. Все еще верили в силу колчаковских войск, вернее, говорили о каких-то американских, английских и японских полках, следовавших якобы с востока на фронт на помощь Колчаку. Надеясь на силу иностранных штыков, думали, что Омск не станет добычей большевиков. Хотелось верить в эту легенду о какой-то могучей руке, способной отвратить грозу, надвигающуюся с запада. Не раз приходило желание вернуться домой, в свое уютное гнездышко, чтобы в зимние вечера сидеть в теплой комнате, прислушиваясь к завыванию ветра в степи. Скрепя сердце присоединялись мы к мнению наших знакомых, что оставаться нельзя, так как опасность со стороны большевиков еще не миновала. «Вы ничего не сделали им злого, вы были всегда вне политики, но вы буржуи, этого достаточно для большевиков, ищущих в каждом интеллигентном человеке новую жертву для удовлетворения своей ненасытной классовой ненависти», – говорили наши знакомые. Начались поездки в вагон, устройство этого временного нашего убежища. Знакомые наши Малиневские получали полвагона для себя, полвагона для служащих и их семей. (Малиневский служил в одной из типографий.) Семья Малиневских состояла из пяти человек. Он – лет 30, жена его, Юрик, их сын, пятимесячный ребенок. Мать Малиневского, старушка энергичная, добродушная, полная розовых планов на будущее, и дочь ее, сестра Малиневского, девица лет 32, без памяти любившая брата. Был и шестой член семьи, это старая няня Ляли (уменьшительное имя Малиневской), нянчившая теперь маленького Юрика.

12 ноября. Морозный ноябрьский вечер. Мы сидим в столовой за столом и ждем Малиневского, который должен узнать, что будет с Омском. Нервы приподняты у всех. Смеемся, шутим. «Колчак покинул город», – произнес Малиневский, входя в комнату. Итак, завтра в путь неизвестный и, может быть, далекий!!

13 ноября. Вещи уже отправлены на станцию. Последний стук затворяемой двери, и мы садимся в санки. Сердце сжалось. Нас вперед звала заря спасения, горевшая где-то на далеком востоке, а потому нельзя было терять драгоценного времени на размышления: «Ехать, не ехать!»