Великий Сибирский Ледяной поход

Станция представляла ужасное зрелище – полуразрушенное, почти без крыши здание, кругом куски человеческого мяса. Здесь и ноги, и руки, и головы, и просто бесформенные кровавые куски. Кое-где эти куски сложены в небольшие кучки, замерзшие, исковерканные части тела – как они страшны, когда каждая из них отделена от тела. Неприятная сцена разыгралась около вагона. Какой-то солдат притащил дамскую, с затиснутыми в кулак пальцами руку. На пальцах были драгоценные два кольца.

«Что ты будешь делать с этой рукой?» – презрительно спросил другой солдат.

«Дурак я, что ли, оставить кольца большевикам». С этими словами он отрубил пальцы и снял все кольца, а отрубленную руку бросил на одну из мясных куч.

Никто не вышел из нашего вагона. Не хотелось ходить среди человеческого мяса и видеть головы с вытекшим мозгом. Слава Богу, что стоим тут недолго…

Дальше, дальше от этой открытой могилы. Мы так сжились с князем, что временами не верится, что это совсем посторонний человек. Привязался и он к нам, называя меня дочкой, не зная, как благодарить меня за заботы о нем. На каждой станции ходил выменивать свои и наши вещи на продукты, помогая в этом мужу. Они вдвоем с мужем носили воду и воровали дрова, а иногда уголь.

В длинные зимние вечера, начинавшиеся от 4 часов дня, наша тройка сидит в уголке и вполголоса разговаривает. Сумерки нежные, грустные окутывают нас. Не хочется пошевелиться, чтобы зажечь свечку, так как с этим светом исчезнет поэзия сумерек.

Князь много рассказывает о себе. Всегда что-нибудь новое, интересное. Показал нам золотые часы, массивные, с надписью: «За верную службу от Императора Николая Второго», а на другой стороне двуглавый орел. Эти часы – его гордость. Что с сыном? Жив ли? Дочка тоже, наверное, изменилась, выросла? Эти вопросы он повторяет каждый день. Живет этими мыслями, мечтает, и даже все неудачи не сломили в нем скорую веру в новую встречу с семьей.

Скоро уже Рождество (мы празднуем по старому стилю). Всего несколько дней осталось. Где мы будем и что нас ждет? Решили испечь свежих булок, баранью ногу и устроить под праздник лукуллов пир. К нам присоединился корнет с женой, ехавший в соседнем купе. Он офицер Колчаковской армии, контужен два раза. Ехал в польском эшелоне, сев еще перед Тайгой. Влюблен был в свою жену, но часто с ней ссорился, и они так далеко заходили в своих семейных ссорах, что устраивали целые битвы. Мы в такие минуты притихали, и слышно было, как летели вещи в соседнем купе, а потом оба они плакали.

Красноярск перед нами, через полчаса уже будем на станции. Целый день будет в нашем распоряжении, а может быть, и больше, так как наш эшелон снова будет поправлять все паровозы и уйдет последним из Красноярска.

На станции Красноярск стояли два чешских эшелона, готовые к отъезду. Это были первые чешские эшелоны, которые мы догнали. Жизнь, полная неожиданностей! Что значит красный флаг на станции и эти молодцы, с гордым видом разгуливавшие по перрону. Это те, от которых мы удирали. Важно выпятив грудь, бряцая шашкой, обвешанные бомбами, гранатами и т. п. ужасными вещами, нагонявшие страх не только на такое боязливое создание, как я. Ходили красноармейцы, присматриваясь ко всему с любопытством. Спрашиваем какого-то мужичка в полушубке: «Кто теперь в городе?» – «Большевики-товарищи, пришли без боя. Пришли и заняли. Сказывают, что теперь бой будет», – говорит мужичок, с тревогой посматривая на товарищей.

Красноярск действительно был занят большевиками. Знаменитая партизанская банда Щетинкина, которой мы так боялись, пришла в город и при помощи местных большевиков заняла его, дожидаясь регулярной армии, шедшей за нами.

Вот тебе и Красноярск. Какой сюрприз нам приготовил, оставив всех нас в дураках. Уж очень подозрительной нам казалась любезность новых хозяев. Нас задержали и спросили, кто, и откуда, и куда. Милостиво разрешили ехать в город. Малиневские, мы, князь, спутницы новониколаевские, поручик К., все на извозчиках поехали в город. На главной улице царило оживление. Люди шли, бежали с озабоченными лицами, спешили, оглядываясь на героев дня. По временам слышался резкий смех. Мы остановились перед кафе. Это была замечательная кофейная, держал ее наш знакомый поляк, молодой, предприимчивый. Его в 1918 году большевики арестовали в Омске. Он бежал, скрывался в Красноярске, открыл кофейню, а при втором большевизме в 1920 году уехал из Сибири, как машинист добрался до польской границы и там проскочил через границу.

В кофейной было полно. Столики везде заняты. Здесь и поляки, и красноармейцы. Смешно? Не правда ли? Здесь пьют кофе вместе, а через две станции, не доезжая Красноярска, проливают кровь. Почему? А потому, что поляков на станции Красноярск много и большевикам еще памятна Тайга. Кроме того, на восток от Красноярска стоят чешские эшелоны, а на запад от города идут польские. Отряды Каппе-ля (белые) подходят к городу. Большевиков же немного, только щетинковцы и местные рабочие. Нельзя начинать опасную игру.