Великий Сибирский Ледяной поход

Новый стук в двери. Вошел солдат с винтовкой. Его лицо говорит о том, что он устал и голоден. Тяжело опустился на стул, поданный нашим хозяином вагона, и попросил напиться. Из разговора с ним выяснилось, что идет он из Тайги, принадлежит к русскому Пермскому полку, который так храбро сражался. Он рассказал то же самое, что и Нотович: штурмовой батальон, 1-й Польский полк, Пермский полк и еще незначительное количество Колчаковской армии прорвали цепь неприятеля и ушли из Тайги. Большевиков погибло очень много. Тайга навсегда оставила у них кровавое воспоминание, так как от Омска до Тайги они не имели такого продолжительного боя. Пойманные в плен большевики все время говорили: «Вот сегодня-то было жарко всем. Уж не помним, когда так было».

Наш гость сидел долго, греясь около железной печки, и пил горячий чай. Рассказывал с большим воодушевлением, как прорывались они через цепь, сколько было убитых, раненых. Мы слушали затаив дыхание, и перед нашими глазами вставали кошмары сегодняшнего дня.

Впереди нас ждали новые неожиданности. Станция Судженка была уже занята местными большевиками; об этом говорил красный флаг. Но, видимо, все слышали о жарком бое в Тайге, и поэтому большевики встретили наш эшелон очень любезно. Спросили, сколько нам нужно угля. «Берите сколько надо и уезжайте скорей, мы пропускаем все польские эшелоны». Видимо, боялись, чтобы и здесь не заварилась каша. Прислали нам две платформы с углем.

Было как-то спокойнее, но все же не спалось нам в эту ночь. Впечатления дня разгоняли у нас сон и заставляли по нескольку раз вспоминать одно и то же. Вечером мы узнали, что только два эшелона вырвались из Тайги, а остальные должны были отступать пешком, так как большевики разобрали железнодорожный путь. Наш поезд, не встречая задержки на своем пути, летит, как экспресс, весело разрезая зимнюю мглу и унося с собой нас, счастливых.

25 декабря. Станция Ижморская. Мы совсем акклиматизировались в этом гостеприимном эшелоне. Подружились с поручиком К., который перевел нас и наших ново-николаевских спутниц в вагон 3-го класса. Только муж Марии Васильевны (так звали старшую дочь) остался в вагоне Нотовича. Странная была эта семья. Старуха мать, полукосая на один глаз, худая, говорливая, производила на всех неприятное впечатление. Старшая дочь, миловидная блондинка лет 22, была кумиром и деспотом семьи. Ей все подчинялись, угождали ей, слушались. Одна только двенадцатилетняя ее сестренка Фроська не признавала авторитета старшей сестры. Злостно и открыто высказывала свое возмущение не по летам развитая девочка. А возмущаться действительно было чем. Мария Васильевна, или Мурка, как называла ее мать, выдавала нам своего мужа за брата. Прогоняла его все время из эшелона, постоянно говоря, что он своим присутствием подвергает их, женщин, большой опасности в случае прихода большевиков (так как он был колчаковский офицер). Сама на его глазах немилосердно флиртовала с поручиком К., который просиживал в нашем вагоне целые вечера. Но переживания офицера – мужа Мурки – наводили нас на размышления, и в душу закрадывалось сомнение, может ли брат так плакать ночью в углу вагона и горячо просить Мурку: «Позволь мне остаться здесь… с тобой».

Во время ссоры Фроськи с Муркой мы узнали секрет, и Мурке пришлось открыто признаться нам, что Сергей Степанович действительно ее муж, но она боится ехать вместе с ним, так как потом ей придется нести тяжелые последствия, как жене офицера. Меня до глубины души возмущал ее поступок. Итак, любовь до первого горя. В тяжелую минуту уйти, бросить как ненужную вещь, не подумав о том, что именно теперь, может быть, больше, чем когда-либо, ему нужны твоя ласка, твой привет и поддержка.

Она ушла с нами в вагон 3-го класса, а он остался в теплушке Нотовича. Иногда он приходил к нам, грустный, задумчивый, бросая молящие, укоризненные взгляды на свою жену. Тогда выходила из вагона старуха мать или Мурка и убеждали его горячо, запальчиво. Он не изменял своего решения и был хоть не вместе, но все-таки недалеко от той, которая, может быть, одна только удерживала его тут, на земле.

В вагоне 3-го класса мы устроились по-буржуйски. Там два купе были соединены в одно. Направо от дверей первые полки занимали мы, то есть я и муж, а верхнюю князь. «Папа» только и жил надеждой, что удастся увидеться с семьей. Каждая верста, отделявшая нас все больше и больше от большевиков, приводила его в великолепное настроение. Вечером то и дело приносили чайник с кипятком, и муж с князем, ярые любители чая, опоражнивали стакан за стаканом, рассказывая без умолку анекдоты и веселые эпизоды.

Немного нужно человеку, чтобы быть веселым. Теплый угол, горячий чай с сибирскими лепешками, которые мы жарили на железной печке, и увеличившееся расстояние между нами и большевиками создавали веселое настроение.