Великий Сибирский Ледяной поход

«Одеть детей!» – крикнул он и исчез в настежь отворенных дверях. Жена его начала плакать и, обращаясь к нам, спрашивала: «Зачем одевать? Куда мы пойдем? Везде стрельба! Бедные дети! Бедные мы все! Что теперь с нами будет? Куда он ушел?» Она то плакала, то молилась, прижимая к себе малюток, то звала мужа через отворенную дверь. Мы не могли даже ее утешить. Не могли дать ей хоть маленький луч надежды на спасение. Беспомощные, сидели мы в тесном вагоне, прислушиваясь к усиливавшейся канонаде. То вставали, подходили к дверям, слушали, то снова возвращались и старались в глазах один у другого прочитать отрадные мысли. Но их не было. Тревога, беспокойство были у всех на лице. Мужчины наши не имели даже оружия при себе, кроме револьвера князя. Да и нужно ли было оружие в такой момент, когда горсть людей, имевшая около себя женщин и детей, будет защищаться от вооруженных солдат.

Сидели и ждали развязки, отгоняя от себя страшные мысли, рисовавшие в нашем воображении кошмарные картины. Я подошла к дверям, мне казалось, что кто-то раненый стонал и хотел войти в вагон. Но никого не было, только под вагонами соседнего поезда польские солдаты, держа наготове винтовки и скрываясь за темными колесами, стреляли. Пулемет с левой стороны нашего поезда работал интенсивней. Кто-то крикнул, что большевики атакуют русский броневик «Забияку».

«Значит, уже так близко», – подумала я, припоминая, что броневик стоит через несколько путей от нас. Наша хозяйка одела уже детей и теперь то и дело подходила к дверям, ожидая мужа и расспрашивая поминутно проходивших мимо солдат. Затем она взглянула в маленькое окошечко теплушки и, позвав меня, сказала: «Что там делается! Посмотрите!»

Я вскочила на лавку, но долго смотреть не могла, так как увидела через рассеявшийся дым целую кучу трупов и большевиков в белых меховых шапках с красными лентами, бежавших навстречу полякам.

«Скоро придут к нам», – мелькнуло в мыслях. «Какая глупая и ужасная смерть нас ждет». И мною овладело отупение, равнодушие, прерываемое иногда минутами нетерпения. «Скорей бы, скорей смерть или жизнь». Страха нет, хотя положение действительно становилось ужасным. Паровоза не было, а кольцо большевиков становилось все уже и уже. Мы помощи ниоткуда не ждали, а большевики подходили к Тайге с новыми силами.

А что делалось в русских эшелонах, где ехало преимущественно офицерство! Кровь холодеет в жилах при воспоминании о том, что мне, как невольному свидетелю, пришлось увидеть. Перед нашими глазами разыгрывались драмы. Из русского поезда выходили пассажиры, с безграничным страхом, озирались, осматривались по сторонам. Выражение лица изменялось. Люди бледнели еще больше при виде безвыходного положения.

Спасения нет! Это каждый чувствовал и метался во все стороны, в скорой смене надежды и отчаяния. Прошло уже несколько лет, как все это было пережито, но в памяти до сих пор горят, как неугасимые огоньки пережитого, страшные воспоминания, яркие, кровавые, озаренные холодным зимним солнцем и налитые кровью.

Помню открытые двери нашего вагона, а напротив вагон второго класса колчаковского поезда. Из него выскочил русский полковник. Лицо чисто русское, небольшая, с проседью бородка. Одет в зеленый френч и синие брюки. За ним выбежала дама лет 35. «Ну, что? Как?» – задавала она вопросы, стоя на площадке вагона и держась за косяк двери. Она не дождалась ответа, соскочила со ступенек на перрон и подбежала к полковнику. Схватила его за плечо и впилась пытливыми глазами в лицо. «Спасения нет? Ну, говори скорей!» Трясла она все сильней за плечо мужа. А он что-то лепетал, беспомощно разводя руками, и осматривался по сторонам.

Он схватился за револьвер и быстрыми шагами направился в сторону канонады. Жена, схватив его за руку, что-то говорила со слезами в голосе. Он остановился. Тихими шагами возвратился обратно, стал думать о чем-то важном, нахмурив брови, стиснув зубы. Какая-то борьба происходила в нем.

При этой сцене из вагона выскочила девочка лет девяти-десяти, смуглая, худенькая, с выражением испуга в красивых черных глазах. «Папа! Папа!» – крикнула она и с плачем бросилась к родителям. Она не чувствовала холода, стоя на морозе в коротеньком платьице, чулочках и серых ночных туфлях.