Великий Сибирский Ледяной поход

Кто начал первым отвечать начальнику школы, сейчас сказать трудно, да это и не важно. Во всяком случае, смысл ответа был таков: отъезд начальника школы в такой момент повлечет за собой усиление тревоги в среде чинов школы, находившихся в полном неведении о происходящем, проявлявших также сильную нервность. Оставление же юнкеров на произвол судьбы – мера, или выход из положения, крайне жестокая. Для выполнения плана начальника школы достаточно, чтобы в Харбин, с обширным докладом к генералу Хорвату, отправится кто-либо из офицеров, вроде энергичного Кузнецова. Не должно забывать, что в Харбине в это время находился полковник Добровольский, отлично известный генералу Хорвату еще как по мирному времени (Добровольский – кадровый офицер Заамурской пограничной стражи – находился в подчинении у генерал-лейтенанта Хорвата, тогда начальника КВЖД), так и за время Великой войны.

Свое суждение полковник Боровиков высказал довольно резко, сказав, что отъезд полковника Плешкова «в настоящее время прямо недопустим». Плешков резко ответил, что «в роль батальонного командира не входит подача советов прямому начальнику». Затем, помолчав, с горечью добавил: «Всю жизнь я старался делать людям добро, а за это мне платят лишь неблагодарностью. Так и теперь: я хочу сделать все возможное, чтобы спасти школу, а меня чуть ли не заподозревают в бегстве! Но все равно, все это меня не огорчает, и я приму меры, какие найду нужными». С этими словами он встал и, попрощавшись с Рубцом и Боровиковым, занялся разговором с прислугой относительно еще не переотправленных вещей, в чем большое участие принимал поручик Масленников.

С подавленным чувством вышли Рубец и Боровиков от своего начальника. Разговаривая друг с другом, они пришли к заключению, что это – настоящее бегство. Итак, положение создавалось крайне неблагоприятное: преступное положение Розанова, теперь еще почти бегство начальника школы…

Все же полковник Рубец считал, что можно еще создать такой оплот, чтобы большевики не посмели даже попытаться произвести переворот. Своими мыслями он поделился с полковником Боровиковым и сказал тому, что завтра он, полковник Рубец, соберет штаб-офицеров и, ввиду отсутствия высшего надежного начальства, обсудит со штаб-офицерами положение и те дальнейшие меры, которые следует предпринять.

На следующий день, то есть утром 27 января, по школе распространился слух, что полковник Плешков, получив отпуск на шесть дней, решил сейчас же уехать в Харбин…

Полковник Рубец об этом рассказывает так: «Едва я поднялся с кровати, как ко мне явился капитан Горно-Богоявленский (командир 1-й роты) и взволнованно сообщил, что Плешков уехал и увез и свою семью, и все свои вещи. Адъютант школы Холин, подполковник Алексеев и другие офицеры свои семьи и вещи перевезли в город еще раньше, теперь же и он, Горно-Богоявленский, отправляет свою семью в город и советует полковнику Рубцу последовать его примеру, переотправив его семью к знакомым Горно-Богоявленского».

На вопрос полковника Рубца о причинах столь спешной отправки Горный ответил, что в школе создалось крайне тревожное настроение и в любую минуту можно ожидать каких-либо «случайностей». Полковник Рубец на это возразил: «Мы сами создаем тревожное настроение и вносим панику. Поэтому моя семья никуда не поедет. Против паники я приму меры».

Прибыв в канцелярию школы, полковник Рубец узнал здесь, что весь вчерашний день и целую ночь автомобиль школы курсировал по льду между островом и городом, перевозя вещи начальника школы. Само собою разумеется, что весть об этом уже успела облететь все роты школы и, естественно, усилила брожение и недоверие чинов школы к начальству…

Полковник Рубец вступил во исполнение обязанностей начальника школы. В командование 1-м батальоном он приказал вступить мне. В 11 часов утра, по приказанию полковника Рубца, все штаб-офицеры школы собрались в кабинете начальника школы. Собравшимся полковник Рубец заявил, что все, о чем здесь будет говориться, является величайшим секретом. Далее он изложил политическую обстановку.