Великий Сибирский Ледяной поход

В 4.45 я поднял свою роту и поспешил с ней на вокзал к артиллеристам. По пути мою роту задержали японцы, категорически отказавшиеся пропустить меня дальше. Я пошел объясняться с японским комендантом станции Владивосток. Здесь окружившие меня японские офицеры не понимали меня. Не зная ни слова по-японски, я старался им объяснить, что я командир роты, верной правительству адмирала Колчака, но моих объяснений никто не понимал… Наконец, один японец, ткнув меня в грудь рукой, спросил: «Семенов? Калмыков?» Я ответил: «Да, да, Семенов, Калмыков». Японцы были очень рады, что мы, наконец, договорились, похлопали меня по плечу и пропустили меня с ротой.

Было еще темно. Артиллеристы-юнкера, при ограниченном количестве фонарей, занимались пригонкой постромок. С трудом разыскал я начальника Артиллерийского технического училища. Это оказался старичок полковник (фамилию его я забыл теперь). Нам до рассвета нужно было пройти на Суйфунскую гору мимо бунтовщиков, и потому я стал торопить начальника училища; но артиллеристы делали все так медленно, что я принужден был пригрозить полковнику, что брошу их на произвол судьбы и с ротой присоединюсь к нашему батальону. «Обойдемся и без Вашей пушки!» – заявил я. Такое мое заявление, кажется, подействовало на артиллеристов, и они вскоре были готовы.

Так как начинало уже светать, то я предложил изменить маршрут и взобраться на Суйфунскую гору по Комаровской улице. Старичок полковник на это сказал: «Вы местный офицер, мы же только вчера приехали сюда из Омска, не разбираемся ни в здешней политической обстановке, ни в местности. Ведите нас, куда хотите!»

Только мы двинулись с вокзала, ко мне подошел артиллерийский подполковник и спросил: «А где же рота, которую нам обещали в прикрытие?» Я ответил ему, что я с ротой и являюсь их прикрытием. «Послушайте, – продолжал подполковник, – ведь это безумие, у Вас и взвода не наберется, а Вы это называете ротой! Разве Вы можете нас предохранить от всяких случайностей?» Я возразил, что мои 26 человек равняются 200 повстанцам, так как мы – сплоченная часть, что мы и показали во время Гайдовского восстания, когда 160 человек нашей школы атаковали вокзал, занятый не менее как 2000 повстанцев…

Подполковник, видимо, был из сварливых: все ворчал и все критиковал. Возмущало его, что теперь все восстания ликвидируются только одними военно-учебными заведениями, что так долго продолжаться не может, что надо идти на какие-то уступки. Я спросил его, не считает ли он возможным войти в соглашение с большевиками, но затем добавил, что в настоящий момент не время и не место вести такие разговоры и что нам теперь надо постараться возможно успешнее выполнить возложенную на нас задачу.

Комаровская улица оказалась слишком крутой. Лошади выбивались из сил. Их распрягли, и юнкера-артиллеристы и мои общими силами потащили орудие в гору… Я прошел вперед. В нескольких шагах за мною шел старичок полковник. На вершине по Комаровской улице показался полковник Рубец. Он сердито окрикнул меня: «Где Ваша пушка? Кто тут старший из артиллеристов? Почему до сего времени артиллерия не на позиции?»

Старичок полковник выдвинулся вперед. Полковник Рубец набросился на него: «Ведь Вам приказано было к 6 час. 30 мин. быть на позиции, а теперь уже без десяти 7. А где же Ваша пушка?» Начальник Технического артиллерийского училища указал вдоль улицы, где юнкера с трудом тащили орудие.

«Через четверть часа пушка должна быть готова к выстрелу. Если это мое требование не будет исполнено, я прикажу Вас, полковник, расстрелять, как старшего артиллериста, за неисполнение моего боевого приказания. Поняли?» – «Так точно, господин полковник». Бедный старик совсем растерялся. Когда полковник Рубец отошел от нас, старичок подошел ко мне и спросил: «Неужели он мог бы выполнить свою угрозу?»

Мне хотелось загладить происшедшую неприятную сцену, и я сказал, что полковник Рубец всеми нами уважаем, как бесстрашный начальник, но вместе с тем он требует от всех беспрекословного повиновения и для проведения своих требований он не остановится ни перед чем. «Недаром же я с 5 часов все тороплю Вас, господин полковник», – закончил я.

Через четверть часа орудие было готово к открытию огня.

«Пушка-то русская, а снаряды французские! – сказал мне старик полковник. – Боюсь, как бы при выстреле не разорвало орудия».

По заранее условленному сигналу раздалось три или четыре (теперь уж не помню точно) орудийных выстрела. С высоты Суйфунской горы я видел, как по Суйфунской площади пошла в наступление наша 4-я рота. Бойцы этой роты не стреляли. Не было произведено ни одного выстрела и со стороны Коммерческого училища.