С утра и до вечера шли строевые занятия. Я со своей офицерской ротой этим очень мало занимался, да было бы и смешно учить офицера строю! Правда, иногда мы проходили по улицам Читы и тогда, как в военном училище, шли твердым шагом, с залихватской песней, а публика Читы смотрела на нас с восхищением и одобрением. Нам сообщили странную новость. Еврейское общество города Читы предложило атаману Семенову сформировать батальон из еврейских добровольцев. Это что-то новое! Конечно, разрешение они получили. Откровенно говоря, к этому известию мы отнеслись с недоверием. Мы боялись предательства и провокации.
После Ледяного похода через Сибирь я был прикомандирован, по моей личной просьбе, к родной мне Волжской дивизии, которой командовал теперь уже не подполковник, а доблестный и лихой генерал Сахаров (Волжский). Город Чита должен был служить для нас местом отдыха и нового формирования. Армия атамана Семенова, пропустив нас в тыл, заняла боевые участки. Тело любимого нами нашего Белого Вождя генерала Каппеля было с нами, и мы с почестью и со слезами на глазах похоронили его в Чите.
Итак, стоянка Волжской, имени генерала Каппеля дивизии – город Чита. Для моего штаба и остатков моего полка был отведен богатый особняк известного там адвоката – еврея Самуила Самодурова.
Приказом за № 121 по войскам Дальневосточной армии все господа офицеры, совершившие Сибирский Ледяной поход, производились в следующий чин и награждались особым орденом на Георгиевской ленте. На ордене был терновый венок и золотой меч. Приказом же № 121 я производился в первый штаб-офицерский чин подполковника. В капитаны я был произведен за выслугу времени отделом производства Ставки Верховного Правителя, приказом № 563, еще будучи раненным в городе Ново-Николаевске.
За все это время меня очень беспокоила судьба моих двух братьев родных и приемного брата Бориса. Мой старший брат Эрнест был доктором, и мы с ним встречались еще в Германскую кампанию на Юго-Западном фронте. Георгий – поручик 5-го Уланского Литовского полка и, наконец, Борис – Генерального штаба капитан. Последних двух братьев я потерял из виду совсем, а старшего, к моему большому счастью, разыскал в городе Чите, больным сыпным тифом, в госпитале. Он прошел с 3-й армией весь поход и все страдания на должности начальника санитарной части армии. От него я узнал о Георгии и Борисе. Первый служил добровольцем-офицером в Драгунском полку, и судьба его оказалась очень печальной. Под городом Барнаулом, командуя разъездом, он попал под удар красной кавалерии, ударом сабли был выброшен из седла и подобран крестьянами, которые его выходили. Потом отряд Чека его арестовал и привез на суд в город Барнаул. Там его ожидала верная смерть, но счастливый случай спас его. Комиссар оказался другом его детства и сохранил его. Последние известия о нем я имел уже в эмиграции, в 1927 году, после чего вся переписка прервалась. Борис же был расстрелян большевиками в городе Киеве в 1925 году. С братом-доктором меня судьба связала еще очень надолго. Оба мы выполнили честно до конца наш долг перед Матерью-Россией, и только поездка моя в Америку оторвала нас на 26 длинных лет. Мы оба тогда уже были в эмиграции в Китае.
Возвращаюсь снова к нашей стоянке в городе Чите. Благодаря колоссальным потерям, перенесенным в походе, армия генерала Каппеля приступила к переформированию. Корпуса сводились в дивизии, а дивизии в полки. Образовалось три корпуса и 4-й Особый, отдельный генерала барона Унгерна, который находился на ст. Даурия. Он был действительно «отдельный», так как барон признавал Верховную Власть постольку, поскольку это было в его интересах. Это было маленькое «удельное княжество».
В 1-й корпус вошли все забайкальские, атамана Семенова воинские части. Во 2-й корпус – сибирские, уфимские и егерские части, и командовал ими генерал Смолин. В 3-й корпус вошли все коренные, боевые генерала Каппеля части: волжские части, ижевские, воткинские, и командовал ими генерал Молчанов. Все казачьи части, как сибирские, уральские, оренбургские и т. д., имели свою собственную группировку и придавались к корпусам в зависимости от сложившейся боевой обстановки.
Приказом по корпусу я назначаюсь командиром Отдельного, имени генерала Каппеля, Офицерского отряда. Армия перешла от отдыха к горячей работе по боевой подготовке к предстоящим боевым действиям. Появилась забытая в походах отчетливость, поднялась дисциплина и выправка. Трудно приходилось нашим рабочим – ижевцам и воткинцам. Воинскую мудрость они постичь не могли. У них была своя, станковая, рабочая дисциплина. Честь отдать они забывали, но зато шапку снимет и своего офицера по имени и отчеству назовет. Так их и оставили в покое. Но зато в боевом отношении их никто не мог превзойти. Они заслужили незабываемую славу на полях сражений. Мы их уважали и любили, а противник боялся.