Великий торговый путь от Петербурга до Пекина

К началу 1788 года императрица Екатерина со своим двором, находившаяся под бременем турецкой войны, начавшейся в августе предыдущего года, решила как можно скорее покончить с китайскими разногласиями. Потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться о неизбежности уступок и о том, что восстановление ценной торговли с китайцами стоит любых концессий. Обращали на себя внимание громадные убытки, понесенные Государственным казначейством и купцами-единоличниками, которые в середине 1790 года оценивались в 600 тысяч рублей для государства и в пять раз больше для купцов ежегодно. Уже в июле 1788 года в Государственном совете согласились с необходимостью заключения с китайцами нового соглашения относительно нарушителей границы и приграничных мародеров. Новый иркутский губернатор М.М. Арсеньев докладывал в сентябре того года о совершенно определенной готовности китайского пограничного коменданта договариваться по всем имевшимся проблемам. А два месяца спустя он поделился выводом о том, что китайцы ждут только дипломатической ноты из Сената с демонстрацией желания совместно рассмотреть соответствующие изменения в действующий договор, касающиеся наказания нарушителей границы. Генерал Арсеньев попросил наделить его полномочиями на ведение переговоров по данной теме, в Государственном совете согласились делегировать ему такие полномочия.

В 1789 году имя Улалдзая все еще продолжало отравлять в остальном благополучно назревающие пограничные переговоры. Представитель местного совета Долгополов доносил о нескольких беседах, показавшихся ему «приятными и дружелюбными», в ходе которых китайцы должным образом отозвались о смерти Улалдзая, но при этом настаивали на информации о судьбе его подельников. Они ждали решающей дипломатической ноты из русского Сената, хотя новые вылазки через границу разбойников-бурят российского подданства продолжали омрачать дело. Чиновники в Маймачене и Угре высказывали свои подозрения в том, что эти новые преступления вполне могли совершать люди Улалдзая. В декабре 1789 года из Государственного совета генерал-губернатору И.А. Пилю поступило распоряжение, предписывающее провести всестороннее расследование. Формальная встреча пограничных комиссаров прошла в следующем апреле, после нее обе стороны обратились в свои столицы за дальнейшими указаниями. И.А. Пиль попросил конкретных указаний относительно изменения статьи 10 Кяхтинского договора, в соответствии с которой позиция Государственного совета состояла в предпочтении наказания нарушителей порядка на границе по законам их собственной страны. Если бы китайцы непреклонно настаивали на смертной казни, тогда следовало бы дать ясно понять, что высшую меру наказания следует в равной мере применять по обе стороны границы. К тому же в Госсовете рассчитывали на включение статьи, которой налагался бы запрет на односторонний разрыв торговли, минуя предварительные переговоры. Но тут обнаружилась принципиальная невозможность взаимного согласия. В конце 1790 года И.А. Пиль убедил сенаторов отправить еще одну дипломатическую ноту в Лифаньюань. Что и было сделано, причем на нее пришел благожелательный ответ. Но весной 1791 года возникла очередная неурядица, которую внес лама Самалин в виде подложного письма, описанного выше. Объяснение Сената в Пекине приняли без малейших проволочек, путь к возобновлению торговли наконец-то открылся, и к сентябрю 1791 года из Государственного совета И.А. Пилю дали поручение заняться всеми необходимыми приготовлениями к открытию границы.

Все затянулось до начала февраля 1792 года, прежде чем чиновников равного уровня, уполномоченных на подписание нового договора, удалось собрать вместе. 8-го числа они наконец собрались: А.И. Пиль, Л.Т. Нагель и комендант пограничной стражи встретились с Сунъюнем, монголом из клана Синего знамени с полосами Пуфу и тушету-ханом Цзетеном Тоэрцзи. Нагель и три его коллеги подписали протокол, исполненный на маньчжурском, монгольском и русском языках.