Великий Ван

Но там возле нее страшный Ван! Он обнюхивает ее маленькое тельце и морщится, когда oна лапками щекочет его длинные белые усы. Его забавляет этот пушистый мягкий комочек.

Бархатная шубка видел всю эту сцену и остановился возле тигра, не смея подойти к царю зверей.

Он не решался нарушить его спокойствие и в тоже время горел желанием завладеть добычей.

Злобное ворчание и шипение маленького хищника обратили на себя внимание Вана; он обернулся и увидел возле себя того самого зверька, который гонялся в вершине кедра за белкой.

Так вот он какой, этот маленький герой! Осмеливается даже отбивать у него свою добычу!

Это так поразило Великого Вана и показалось ему до того забавным, что он отступил на два шага назад и с любопытством стал наблюдать, что будет дальше.

Соболь, как ни в чем не бывало, злобно фыркая и скаля зубы, подскочил к белке и, схватив ее за загривок, потащил в сторону, а затем быстро взобрался на кедр, где его ожидала подруга, встретившая храброго самца довольным рычанием.

Маленькие хищники скрылись уже в густой хвое кедровых ветвей, а Ван все еще стоял под деревом и смотрел им вслед. Он сравнивал себя с этими отважными хищниками и ощущал какую-то досаду.

Теперь он часто всматривался в темные вершины кедров и сознавал, что этот мир, возвышающийся над землей, ему недоступен, вспоминая увиденную им воздушную охоту на недосягаемой для него высоте.

Птицам он не завидовал: они были слишком далеки от него по физическим качествам. Но к маленькому хищнику он чувствовал зависть.

XIII. Встреча с Тун-Ли

Вану было уже полтора года. Вес его достигал ста пятидесяти килограмм. Чувствуя в себе избыток сил и энергии, он нежился под лучами яркого зимнего солнца, щурил глаза, потягивался, приглаживал своим шершавым языком великолепный мех и думал свою большую звериную думу.

В его молодом, еще не вполне сформировавшемся мозгу роились воспоминания детства. Образ матери и сестры вставал перед ним и щемящее чувство тоски и одиночества по временам захватывало его всецело, не давая покоя.

Но жизнь брала свое и эти воспоминания становились все бледнее и бледнее и образы прошлого уходили прочь, оставляя место суровой действительности.

Зима подходила к концу. Звероловы прекратили ходить на охоту, так как мех зверей под влиянием тепла, начал линять, теряя свою ценность.

Старый Тун-ли заканчивал свой пятьдесят пятый промысловый сезон. Драгоценные шкурки соболя были упакованы и лежали в берестяной кошелке. Сверху на них были плотно уложены другие, менее дорогие, шкурки колонка, куницы, белки, енота, лисицы и выдры. Вес этой кошелки достигал сорока килограмм. Привязанная к рогулькам, такая кошелка носится обыкновенно за плечами, на спине.

Убрав все свое несложное хозяйство в фанзе и тщательно подметя пол и площадку около фанзы, старый зверолов помолился у домашней кумиренки, врезанной в ствол огромного кедра; ударил несколько раз палочкой в чугунный колокол, висящий тут-же, на ветках клена, и припал к земле ниц, мысленно благодаря Горного Духа за удачный промысел.

Густые звуки колокола мирно зарокотали в чаще и поплыли вдаль, замирая в глубине дремучей тайги.

Завершив моление, с зажжением благовонных курительных свечей на алтаре кумирни, Тун-Ан быстро поднялся с колен, надел себе на спину тяжелую кошелку, подпер плотно дверь фанзы колом и с длинной палкой в руках зашагал по тропе на восток.

Солнце склонялось уже к закату и вечерние тени легли между стволами могучих кедров. Старый зверолов рассчитывала заночевать в фанзе, расположенной в десяти километрах отсюда, и завтра утром продолжить путь на восток до города Нингуты, т. е. пройти семьдесят пять километров за полтора дня.

Здоровая умеренная пища, чистый горный воздух, тяжелая ходьба по горам и отсутствие треволнений дают те нормальные условия жизни, которые обуславливают крепость физическую и духовную.

Тун-Ли потерял уже счет прожитых лет и знал только, сколько лет его сыну, живущему в Нингуте и занимающемуся торговлей. Сыну уже перевалило за пятьдесят, а внуки давно женаты, хотя и живут, по старым традициям, одной семьей, в одном доме, в полном подчинении у отца и деда.

Бодро шагает старик, согнувшись под тяжелой ношей, по тропе и думает свою старческую думу о том, как встретят его любимые внучата и какие подарки принесет он им к празднику Нового года.

Таежная ночь между тем наступила, и яркая луна поплыла по темному звездному небу, бросая свои бледные лучи на тропу и чащу черного, как могила, кедровника.

Скоро фанза. Зоркий глаз зверолова различал уже вдали тусклый свет оконца, затянутого промасленною бумагой. Еще один поворот и в излучине ручья, под навесом скалы, покажется фанза соседа зверовщика Лу-Бина.

Но, что это! Впереди, шагах в двухстах, на тропе, темнеет какая-то фигура Она недвижима, только сзади нее извиваясь как змея, шевелится что-то длинное и тонкое, не то ствол дерева, не то виноградная лоза.

Черные зрачки старого Тун-Ли сузились и вперились в одну точку.

Он остановился на тропе за могучим стволом тополя и не спускал глаз с темного предмета.