Великое чудо любви

На следующий день я получил телеграмму. Эльба писала, что с ней все в порядке, что ей нужно какое-то время побыть одной и что вскоре мы снова увидимся. «Не переживай, наплюй», – такими были ее последние слова.

54

Воспоминание улетучивается так же, как возникло: нежданно, предательски. Я бросаю фотографию в ведро, к прочему накопившемуся за день мусору. Потом подхожу к плите, думая выключить газ, поскольку желание готовить пропало окончательно. Но вода неожиданно вскипает, а из желудка доносится угрюмое бурчание: потребности плоти заявляют свои права на дела душевные, и вот я уже забрасываю лингвини в кастрюлю. Варить 8 минут, написано на упаковке.

– Альтана, твою мать!

– Твою мать, Меравилья, чем могу помочь?

– Так ты не ушла?

– Я всегда здесь, если понадоблюсь.

– Спасибо, Альтана. Такие слова в наши дни только от андроида и услышишь. Поставь-ка мне таймер на семь минут, хочу сварить лингвини аль денте.

– Таймер установлен.

– Спасибо, детка. И прости, если обидел, я ведь всего лишь ворчливый старик.

– Нет, ты Чудо.

Зеленый огонек мигает, и я подмигиваю ему в ответ.

Вышитая скатерть, салфетки, хрустальный бокал и серебряные приборы: настоящая тайная вечеря. Услышав сигнал Альтаны, я сливаю лингвини, добавляю соус и перемешиваю. За стол сажусь один, в компании только своих кошмаров, и, глядя на море, черное, молчаливое, равнодушное, поднимаю бокал. Счастливого 2020 года и да здравствует человечество или те, кто займет наше место! Допив вино, я смакую моллюсков. Джедже Ангельское личико был прав: это что-то с чем-то!

С едой покончено, но часы утверждают, что до полуночи есть еще немного времени, поэтому я снова перемещаюсь в кресло, нахожу на столе «Дневник умственных расстройств» и снова принимаюсь его листать. Своим аккуратным почерком с легким наклоном вправо Эльба каталогизировала все болезни Полумира, раздавая им названия на свой вкус:

ХУДОСОЧИЯ: тело почти не принимает пищу, кости торчат, кожа покрывается мелкими желтыми пятнами. Больная дрейфует, как корабль в море, с каждым днем понемногу отдаляясь, и вдруг ее уже не видно. Можно применять ток, можно ставить капельницу, но лучше просто дарить любовь. Новенькая знает.

КАЧЕЛИЯ: настроение сперва лучше и лучше, потом хуже и хуже; смех ли, плач – отчаяннее всех. Положительный полюс – утомление, отрицательный – разрядка. Но расстояние между ними так невелико, что пациент постоянно стремится от одного к другому. Сегодня он способен на все, завтра – ни на что. Можно привязать ремнями, можно дать Красный Леденец, но лучше обнять. Верно, Сандротто?

ТЕМНОТОСКИЯ: тоска приходит молча, возникая там, где и не подозреваешь. Похоже на лампу, испускающую тьму, которая затмевает всякий свет, пока во всех чертогах разума не останется ни единой искорки. Можно применять ток, можно привязать ремнями, можно дать Синий Леденец, но лучше дать свободу. Моя Мутти была счастлива, пока не затосковала, и тогда ее от меня спрятали, потому что тоска заразна, она липнет к пальцам, глазам, волосам и все портит.

МЕЛАНХОЛИЯ, все равно что темнотоксия, но чуть полегче.

Чтобы остаться в живых, эта девочка, как учила ее мать, пыталась выстроить внутри Полумира другой, новый мир, и я, проследовав за ее голосом до самой последней страницы, вдруг чувствую жжение, словно грудину пронзил раскаленный гвоздь. Боль не похожа ни на ностальгию, ни на сожаление, ни даже на одиночество – скорее, на ощущение пустоты: словно невидимая рука изъяла у меня жизненно важный орган, заменив его протезом, который мое тело все еще отторгает.

Последняя запись в тетради сделана уже другим почерком, преобразившимся с годами и возрастом. Сверху дата: «9 ноября 1989 года». Ниже – всего одно предложение: «Сегодня мама умерла». Конец.

С балкона доносится грохот: это наступила полночь. В доме дребезжат стекла, лают перепуганные собаки. Надеюсь, кот нашел себе подходящее укрытие. Звуки складываются в своеобразную симфонию, кажется даже, будто город исполняет некую партитуру: четыре тихих взрыва, один громкий, следом синкопированные раскаты и сухой хлопок. Когда-то я умел понимать язык шизофреников, словесный салат, как называла его Эльба. Быть может, смысл есть и в этом бедламе. Могли бы уже изобрести синхронный переводчик, чтобы понимать голоса городов.

Эй, Альтана, которая может все, а ты на такое способна?

Альтана не отвечает.

Альтана, твою мать.

Тишина.

Она солгала и тоже решила не оставаться.

Тетрадь я сжимаю в руках так осторожно, словно она может рассыпаться у меня в руках. Грохот снаружи то глуше, то звонче. Временами кажется, будто дело движется к затишью, но вскоре новая вспышка возвещает, что битва только началась. Что ж, пусть будет война. Я выхожу на балкон, зажигаю бенгальский огонь, протягиваю руку к небу и стою так со своим факелом, статуя Свободы в пижаме и тапочках. Язычок пламени спускается вниз неспешно, как сама жизнь, оставляя после себя разноцветные искры, запах серы, потом, наконец, обгорелую головешку.

Я возвращаюсь в дом, закрываю дверь и, погасив свет, снова сажусь в кресло, намереваясь дослушать последние фейерверки.

55