Великое кочевье

Она не знала, будет ли Ярманка любить сына, но была твердо уверена, что после родов он не бросит ее: сына нужно воспитывать. Если он еще раз осмелится назвать ее беззубой старухой, то соседи постыдят его:

- Какая же она старуха, если родила тебе такого молодца.

Она с нетерпением ждала того дня, когда поднимет с земли крепкотелого, здорового сына, похожего на отца. Все лето старательно мяла овчинки для ребенка, терпеливо, по былинке, собирала мягкую траву на подстилку. Сухой травы у нее хватит надолго. С появлением люльки аил наполнится чудным запахом, понятным только матери. Не раз видела себя сидящей на кровати с ребенком на коленях. Она представляла себе, как сын будет размахивать ручками. Все соседи увидят, что она еще молода и красива. Муж обрадуется сыну, и потечет тогда безмятежная жизнь.

Минувшей ночью, укладывая детей в яму, вырытую возле очага, закрывала их сеном и обрывками овчин.

Вдруг по животу ее разлилась огненная боль. Чаных вскрикнула и повалилась на голую землю. Она кулаками сжимала тугой живот и громко стонала. От острой боли закружилась голова.

Что-то обжигающее полилось в рот. Чаных устало открыла глаза, на искусанных губах почувствовала араку.

Две старухи за руки подняли ее к аркану, протянутому через аил.

- Вот так и ходи - полегчает. Ребеночек упадет прямо на чистую земельку. Матери наши так делали.

Чаных положила трясущуюся руку на аркан и поползла к двери. Крик ее становился все громче и отчаяннее. Старухи, едва удерживая ее, настойчиво приказывали:

- Потряхивайся сильнее!

Вошли еще две старухи. Шубы их были потерты, украшения пооборваны, из-под засаленных шапок тощими ручьями стекали седые космы.

Чаных легла на спину - стон стал глуше и облегченнее. Старухи суетливо склонились над ней. Послышался пронзительный крик и сразу же - бормотанье:

- Пусть столько будет у тебя скотинок, сколько сейчас на тебе пылинок...

Старый Токуш вовремя втолкнул сына в аил, но тот, едва сдерживая дрожь, отвернулся от жены и старух.

"Родился. Завтра надо барана резать. Придут гости, имя сына будут спрашивать".

Ярманка вышел из жилища и бесшумно прикрыл легкую косую дверь; обходя аил, столкнулся с Суртаевым, одетым в черный полушубок, кураньи кисы и рысью шапку, сдвинутую на затылок.

Неожиданная встреча обрадовала. Хорошо, что Филипп Иванович все еще живет в их долине. Он учит людей новой жизни. И он поймет Ярманку, даст хороший совет. Надо поговорить с ним откровенно обо всем.

Суртаев заговорил первым. И про охоту, и про скот спросил, здоровьем Чаных поинтересовался. Все время посматривал в глаза Ярманки, да так внимательно, словно пытался разгадать, чем парень огорчен.

- У тебя есть какой-то разговор ко мне? - Взял его за руку возле локтя. - Говори чистосердечно.

Ярманка попросил отойти подальше от аила. Заговорил робким полушепотом:

- Я хотел узнать... бабу украсть можно?

- Что ты? Как же можно человека украсть? Воровать вообще нельзя.

- А один человек у меня невесту укрыл... Я хочу ее к себе привезти.

- А-а, помню, помню. Это Яманай? - Филипп Иванович снова взял парня за руку. - Я понимаю твое горе. Но, друг мой, не торопись с решением. Обдумай все. Ты еще молодой. Сколько тебе годков-то? Восемнадцатый? Немного. На тебя старики уже успели надеть хомут. Сейчас ты говоришь о втором. А тебе надо учиться. Грамотой надо овладевать.

Ярманка задумался. Он знал: учиться надо, но ему хотелось, чтобы Яманай всюду была с ним.

Филипп Иванович продолжал:

- Мы решили тебя в школу взять, в село. О семье не беспокойся: Борлай с Байрымом сделают для нее все. Мы тоже поможем. Согласен?

- Ие, - тихо молвил парень и, подняв глаза на Суртаева, попросил: Яманай тоже возьмите в школу.

- Вот это труднее. Она замужем. Отпустит ли муж?

- Зачем его спрашивать? Надо ее спросить.

Про себя Ярманка решил, что он повидает Яманай и, если она не забыла его, уговорит поехать учиться.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Привязав лошадей, навьюченных убогим домашним скарбом, Таланкеленг смело толкнул плечом тесовые ворота. Он держался так настороженно, что при первой опасности готов был метнуться по-заячьи в сторону и скрыться в лесу. Тяжелые ворота распахнулись с треском и скрипом.

Двор был чисто выметен. Таланкеленг увидел несколько работников. Каждый был занят своим делом. У толстых столбов, свернувшись, дремали лохматые псы. В первую минуту никто не заметил нежданного посетителя, боязливо озиравшегося по сторонам.

Вдруг из сарая выбежал хозяин. Он был похож на рассерженного хорька. Размахивая кривым зубом от конных граблей, он кричал:

- Кто сломал? Сказывайте, паршивцы!

Работники молчали.

- Всех без мяса оставлю, коли не скажете.

Залаяли проснувшиеся собаки.

Таланкеленг попятился к воротам.

"Уйти бы незамеченным. В худое время попал: теперь у него рука тяжелая, - думал он. - Напоказ машина стояла, а ее сломали".

Сапог увидел его.

- Ты куда ползешь? - крикнул он, потом мотнул головой на белую юрту: Пойдем.

Утепленная к зиме юрта до самого дымохода была обвита новыми кошмами, а изнутри обвешана коврами. Нога тонула в медвежьих шкурах.