Великое кочевье

- Сколько человек учить начнешь? Много? - спрашивал он. - Двадцать человек? Больше?

- В аймаке сказали: надо учить всех. Скоро начнут у нас строить школу. Настоящего учителя пришлют.

Ярманка побежал по стойбищу - созывать людей к Чумару.

В каждом аиле он повторял одно и то же:

- Ночь лежала на Алтайских горах, темная, страшная. Ничего не было видно. Все неграмотные. Учиться будете - светать начнет, а потом солнышко выглянет. Все видно... Все знать будете. Идите учиться.

Тохна Содонов шепнул Ярманке:

- И я пойду учиться.

Отец проворчал:

- Пора кобыл доить. Лови жеребят, привязывай.

- Я скоро прибегу, - сказал парень и выпорхнул из аила вслед за младшим Токушевым.

Ярманка и Тохна бежали по долине.

- Всех ребят, которые в комсомол записались, соберем?

- Всех. Кто учиться не хочет - плохой комсомолец.

- Спать не лягу, учиться буду.

На следующее утро на лужайку возле аила Чумара собрался народ. Тех, кто пожелал учиться грамоте, Чумар усадил в кружок, роздал им тетради, показал, как держать карандаш. Черную доску повесил на лиственницу.

Вокруг каждого ученика - пестрый букет шапок. Любопытствующие сородичи через плечи друг друга заглядывали в тетради, развернутые на коленях учеников.

- Смотри, какие палки пишет!

- А что такая палочка скажет?

Ярманка упрашивал:

- Не кричите, товарищи! Не мешайте учителю!

Женщины, расположившиеся неподалеку, мяли овчины, шили обувь, сучили нитки из жил косули и изредка посматривали на доску.

По утрам Ярманка раньше всех прибегал к лиственнице и там дожидался Чумара.

- Сегодня какую букву покажешь?

Когда учитель жаловался, что ученики долго не приходят, Ярманка срывался с места и бежал от аила к аилу, пронзительным криком подымая все кочевье.

- Солнце встало, учитель встал - учиться иди!

После занятий Ярманка снимал доску и уносил к себе в аил. Он видел, как приходили к Чумару пожилые алтайцы за советами, сам не раз порывался спросить у него совета, но всегда сдерживался: "Я не маленький - сам знаю, как поступить".

Однажды, провожая Чумара до аила, парень не утерпел и спросил:

- Ты партийный?

- Давно член партии, - ответил Чумар. - Вместе с Адаром вступил.

Ярманка обрадовался. Партийные люди - против старых обычаев. Учитель поймет его и даст хороший совет. Смущаясь и робея, заговорил о Яманай.

Чумар внимательно выслушал его, а потом сказал:

- Ничего в том плохого нет, что она тоже из сеока Мундус. - Слова учителя лились плавно, тепло. - Старые сеоки - байская узда, которую богачи придумали для бедняков. Богатый алтаец из рода Мундус - тебе не брат. Все бедняки всех сеоков - братья. Такое время было в нашу молодость, что человека обычаи ломали, как буря сосну. Мне вот также хотелось жениться на одной... из нашего сеока, но... в то время таких смельчаков прутьями драли.

Он наклонился к парню и посоветовал:

- Не торопись. Ты еще молодой. Яманай обжилась у Анытпаса, может, и привыкла к нему... Не приноси в аил бедняка лишнее несчастье. Ты учись знай, учись и учись... А потом увидишь, как тебе лучше жизнь свою обосновать.

Ярманка вздохнул. "И Суртаев и Чумар - оба партийные, оба хорошие люди, - подумал он. - Совет у них один: учись... Я и так учусь... А Яманай как же? Трудно мне без нее жить".

6

Борлай почувствовал в Чумаре крепкую опору; не проходило дня без того, чтобы он не советовался с ним по делам товарищества.

Дни у Чумара были заняты тем, что он учил людей, а вечерами ходил с Борлаем по аилам, помогая налаживать совместную пастьбу скота.

Однажды он, добродушно улыбаясь, рассказал своему другу, что дома жена ворчит на него: и на охоту он не ездит, и дров не заготовляет.

- А ведь это правда, - заметил Токушев. - Ты, учитель, о работе много думаешь, о семье забываешь.

- А как же иначе? - возразил Чумар. - Что я знаю, все надо людям передать.

С тех пор Борлай стал один проводить беседы с членами товарищества, а Камзаеву настойчиво советовал:

- Бери винтовку и отправляйся на охоту. К утру семья ждет тебя с тушей косули.

Члены товарищества частенько собирались на лужайке. Когда Борлаю надо было в чем-то убедить их, он старался говорить гладко и вразумительно, как это умел делать Филипп Иванович, но обычно после первого десятка коротких фраз умолкал и задумывался: "Что еще сказать им?"

Нет, далеко ему до Филиппа Суртаева! Надо очень много учиться. Много думать.

Однажды зашел разговор о новом коне, и Токушев, кивнув на Утишку, сообщил собравшимся:

- Вот он каждый день ходит ко мне и просит жеребца на десять дней: "Я, говорит, свой табун отделю от общего".

- Да, так будет лучше! - нетерпеливо крикнул Утишка. - Пусть жеребец десять дней живет у меня, потом - у другого.

- Ишь ты, какой умный! - перебил его Содонов. - Дадут мне жеребца на десять дней, а он в эту пору не нужен. Тогда как?

- А в общем табуне тоже пользы мало, - буркнул Утишка.

- Не мне и не тебе его отдали, а всем вообще, которые в товариществе, - старался втолковать Борлай. - При таком положении забот тебе о жеребце меньше, а пользы больше.

- Правильно, - сказал Сенюш. - Добрые птицы всегда летают стаями, а в одиночку - только птицы-разбойники.