Великое расширение

Новости приходили противоречивые, сбивающие с толку. Ан мо имеют преимущество в воздухе, взлетно-посадочные полосы разрушены. Японцы в двадцати милях, они сгруппировались на северном побережье. Ан мо подожгли мангровый лес. Линия обороны отодвинута назад. Японцы испытывают недостаток горючего и боеприпасов. Как бы там ни было, японские танки уже катились по западным регионам острова. Военно-морские базы подвергались бомбардировкам, облака густого черного дыма видно было даже из кампонга, за двадцать миль. Взрывы были делом рук ан мо – те боялись, что базы перейдут в руки японцев. Такой исход событий представлялся вполне возможным. Дула орудий были развернуты не туда. Хотя нет, орудия смотрели в правильном направлении, вот только это были не те орудия. Впрочем, значения это не имело.

За неделю до Нового года японцы ступили на остров. И тем не менее жители кампонга, не зная, как еще поступить, как обычно, украсили двери красными полотнищами. Узнав, что японцы всего в нескольких милях от центра города, Дядя принес домой большой кусок белой ткани. Ма вырезала из новогодних полотнищ красный круг и нашила его на белый прямоугольник. Получился флаг. Па возражал: разве это дело – приветствовать флагом тех, кто убил столько их соотечественников? Но Ма все равно свернула флаг и спрятала его в кухонный горшок. “На всякий случай” – так она сказала, и Па промолчал.

Наконец пришло время новогодних празднеств. В кампонге царило уныние. Накануне ночью они вслушивались в далекий гул самолетов и воображаемые крики раздавленных танками горожан. Поток беженцев усилился, они прибывали из других частей страны и приносили рассказы о жестоком мародерстве и уличной панике.

Торжественных ужинов не устраивали. И в гости друг к дружке тоже никто не ходил. Все знали, что положение отчаянное: водохранилища в руках врага, город подвергается безжалостным обстрелам, линия обороны рассыпается. Натянуто улыбаясь, жители кампонга вернулись к повседневным обязанностям, а когда им случалось встретить соседей, то лишь бормотали: “С Новым годом”. И ни хлопушек, ни сладостей, ни газировки.

Дело близилось к вечеру, когда в лавочке Суи Хона раздался крик, и возле нее тотчас же собралась толпа. Все молчали, внимательно вслушиваясь в слова, доносящиеся из радиоприемника.

“А можно погромче?” – просили те, кто подходил позже, но на них только шикали, радио и так было включено на полную громкость.

Теперь все официально. В первый день лунного Нового года ан мо потеряли контроль над островом, которым правили более сотни лет.

Из лавочки Суи Хона Па поспешил домой. Ужин ждал его, еще на улице он унюхал аромат тушеных свиных ног – единственного праздничного блюда, которое Ма решилась приготовить. Па вошел в дом, оглядел сидящих за столом домочадцев, их знакомые, такие любимые лица, улыбнулся и ничего не сказал им об оккупации.

Он ждал, когда жена польет соусом рис у него в тарелке, когда выберет для него кусочки мяса пожирнее. Он слушал, как Хиа рассказывает про стрекозу, попавшуюся ему сегодня в сачок, – ярко-зеленую, и если растопырить пальцы, то длиной она будет от кончика большого пальца до мизинца. Он покивал, когда Дядя сообщил, что заделал небольшую, но досаждавшую им щель в днище лодки. Он с отсутствующим видом погладил А Бооня по голове, чувствуя, что младший сын не сводит с него глаз.

Па положил в рот кусочек свинины. Соус был густой и жирный, а мясо нежное, как его собственная щека внутри. Ма сварила белый рис, такой воздушный и сладкий, что у Па слезы на глаза навернулись. Родные ели молча, тишину нарушало только чавканье да стук палочек.

Он сидел в своем доме, сухом и уютном, солнце на небе начало, по обыкновению, одаривать небо цветом, чтобы позже отнять его, жизнь выглядела красивой и полной обещаний. Вот она – незыблемость дома, который он построил для своих родных, и те сидят рядом, наслаждаясь вкусной горячей пищей. Горло опасно сдавило.

Первым вопрос задал А Боонь:

– Па, ну что? – Взгляд младшего сына буравил отцовское лицо.

Родные затихли. Па оглядел дорогие ему лица. Он знал, что японцы, по слухам, творят в других странах. Война везде одинакова. Па радовался, что у него нет дочерей, но испытывал жалость к дочерям людей в их кампонге. Он вспомнил Сыок Мэй, школьную подружку А Бооня, ее веселый смех и ясные глаза, и к горлу подкатила тошнота.

Па обрушил новости на их головы. Ма закрыла лицо руками. На лбу Хиа залегла глубокая морщина – появившись в тот вечер, она так больше и не разгладится. Дядя ничего не сказал, молчаливый, как соль. А Боонь по-прежнему не сводил с Па тревожных глаз.

Мешкать было нельзя, надо готовиться. Па убрал тарелки. Когда Ма с Дядей достали из горшка японский флаг, Па насупился, но возражать не стал. От той ночи у А Бооня остались воспоминания о громком стуке вбиваемых в дверь гвоздей.

Острову суждено было получить название Сёнан-То[23], то есть “цвет юного острова”. Если произносить эти слова быстро, то получалось Шоу Нань Дао – “остров страданий”.