Великое расширение

А Боонь посмотрел на измученное лицо отца. Белки глаз были не белыми, а желтыми, с красными прожилками, черные зрачки расширились. Грудь у А Бооня болезненно сжалась, и он кивнул. Ладно, скажет. Сделает все, о чем попросит отец.

Па хмуро улыбнулся.

– И Хиа тоже не говори, ладно?

– Ладно, – пообещал А Боонь.

Они вернулись разбирать рыбу. Жизнь быстро стала такой, какой была до сих пор, какой навсегда должна была остаться. Вот неумолимое солнце за тусклыми облаками, вот широкое серое море, так прекрасно блестящее, что глазам больно. Вот по грязи пробираются крабы, вот клонится, трещит и вздыхает мангровый лес. А Боонь трудился, а с крыши взмыло в небо облако чирикающих птиц. На горящем полотнище неба они пикировали вниз и кружили, единое облако, единый организм, словно проплывающая сквозь огонь стая сардин.

Глава 12

На следующее утро, когда А Боонь проснулся, солнце уже встало, а Па дома не было. Мальчик надеялся застать его, но накануне они ловили рыбу дольше обычного, и усталое тело предало его.

На столе Па ждал его обычный завтрак: маленькая синяя миска, в которой – А Боонь знал это – лежат три яйца всмятку, рядом бутылочка из тыквы с соевым соусом, густым и черным, и щербатая жестянка с мелко молотым перцем.

– Твой Па ушел спозаранку, а мне не сказал, – сказала Ма.

Хотя муж еще не вернулся, она все равно приготовила ему завтрак.

А Боонь старался не смотреть в глаза матери. Обещание тяготило его.

– Поешь за отца, сынок. Давай, уже все остыло. – Ма махнула рукой, подзывая его к столу.

А Боонь почти видел отца: вот он сидит тут в посеревшей майке и штанах из холстины. Локти на коленях, острые лопатки выступают, когда Па наклоняется к столу. А Боонь напомнил себе, что Па скоро вернется. Они с Дядей где-то распишутся и вернутся. Формальность, только и всего.

Мальчик сел за стол. Правильные кружки желтков в полупрозрачных белках, крохотные солнышки, мирно замершие в космическом пространстве. Раздавишь их – и случится что-то плохое. Но Ма наблюдала за ним, поэтому А Боонь взял палочки и расковырял желтки. Желтая жидкость смешалась с белой. Он налил в миску темного соевого соуса, поперчил и перемешал палочками, получилось вязко и пенисто. Он поднес миску ко рту. Вкус соленый и сладкий, человеческий. В глазах защипало, и А Боонь, чтобы Ма не заметила, закашлялся.

То утро нагоняло бесконечную зевоту. Обычно, когда уроков не было, А Боонь помогал маме стирать белье или чинил с Дядей сети. Иногда они с Хиа выбирались на мелководье или он ходил к Сыок Мэй, в дом ее дяди, и предлагал ей вместе поупражняться в чистописании.

Сегодня ему это и в голову не пришло бы. Ему хотелось остаться дома, слышать шаги Па на тропинке, его тихий голос. Поэтому А Боонь в тревоге сидел возле дома и переворачивал разложенную для просушки рыбу.

– Да что с тобой сегодня такое, – посетовала Ма.

А Боонь не желал уходить с крыльца, Ма махнула рукой и вернулась в дом отдохнуть. А он остался – расчесывал места комариных укусов на локтях, не сводил глаз с дороги. В конце концов он перестал делать вид, будто чем-то занят, и просто сидел и смотрел, сунув под себя руки и болтая ногами. Утро разгоралось, жара крепла, стрекот цикад превращался в безумный визг. Темная пустота там, где дорога уходила в джунгли, так и оставалась пустотой. А Бооню не терпелось увидеть там долговязую фигуру отца.

В то утро время текло странно. Когда спустя годы его спросят, сколько он так просидел, глядя на пустую дорогу, А Боонь не найдется с ответом. Ему казалось, будто прошло совсем немного времени, однако и Ма, и Дядя говорили, что дело близилось к полудню, когда А Боонь наконец вскочил, услышав неясные шаги на тропе.

Вдали обозначилась фигура мужчины.

Па! Он вернулся. Это он – его острые плечи, неровная голова, знакомая размашистая походка. А Боонь его где угодно узнал бы. Мальчик спрыгнул с крыльца и бросился по дороге навстречу отцу.

Но когда человек вышел из полумрака, А Боонь заметил, что плечи у него вовсе не такие острые, голова не особо неровная, да и сама фигура более приземистая. Мужчина, бегущий ему навстречу, – это Дядя, а не Па. А Боонь остановился и заморгал. Может, Па идет следом? Но нет, Дядя один, он точно это видит. Дядя один, Дядя бежит к ним, кричит, задыхается, а его красное лицо блестит от пота.

– Боонь! Боонь! – кричал Дядя. – Где А Би? А Би!

Пот стекал по лбу, попадал в глаза. Щеки побагровели, жилы на шее так вздулись, что А Боонь испугался, как бы они не лопнули.

– Дядя, где Па? – спросил А Боонь.

Дядя остановился. Он долго, не моргая, смотрел на А Бооня. Казалось, он того и гляди задрожит. А потом от Дяди вдруг повеяло жутковатым спокойствием. Он сжал губы и оттолкнул А Бооня в сторону.

– А Би! – закричал он.

А Боонь бросился следом за Дядей. Слова застревали в горле. Где Па? В груди поднимался ужас: если бы Па просто слегка отстал, если бы ему перед возвращением домой понадобилось зайти куда-то по делам, если бы Па сейчас был в безопасности, Дядя так и сказал бы.

Ма вышла из дома. Следом за ней показался Хиа.

– Да что ж ты так кричишь-то? – спросила она.