Великолепная девятка

Шем считал себя чуть более хитроумным. Прежде всего он стал искать уязвимые места корабля. Судя по тому, что он знал о схеме «Светлячков», в верхней части корабля должен быть по крайней мере один люк для эвакуации. Люк можно взломать, разрезать горелкой, даже взорвать с помощью динамита. Иллюминаторы тоже, возможно, не устоят. Кварцевое стекло, покрытое алмазами, было чуть более хрупким, чем пластины обшивки. Пара точных выстрелов из гранатомета, и оно так сильно потрескается, что его удастся вышибить одним-двумя сильными ударами ноги.

Поднять людей на корабль сложно, но не невозможно. У «Грабителей» есть веревки. Из стремян и шпор они изготовят крюки.

Хотя боль и не ослабевала – если уж на то пошло, то она даже усиливалась, – но Шем вдруг ощутил мощный прилив удовлетворения.

Он знал, что не умен – по крайней мере, он не из тех, кто набирается ума из книжек.

Но временами он был чертовски находчивым.

Джейн прислушивался к какофонии взрывов и стрельбы, и в нем росло раздражение. Тяжело лежать на больничной койке, пока вокруг кипит сражение. Эта пытка была едва ли не хуже, чем боль в груди. Он должен участвовать в бою – и не потому, что он какой-то дуболом-мачо, которому приятно стрелять в людей. Ну, может, отчасти и поэтому. Но главная причина заключалась в том, что он лучше всех на корабле разбирается в этих делах – даже лучше, чем Мэл и Зои. Это его стихия. Рыбы плавают в воде, птицы летают в воздухе, а Джейн Кобб участвует в перестрелках. Он жил этим. Кое-кто мог даже сказать, что он от этого тащится. Например, так утверждала та девочка из борделя Нанди. Хелен – так ведь ее звали, да?

Кроме того, «Серенити» – его дом, а ведь мужчина свой дом защищает, верно же? Это один из главных принципов настоящего мужчины. Если кто-то пришел к тебе домой со злыми намерениями – отправь ублюдка на тот свет. Так полагается, и об этом ты ни капельки не жалеешь.

Оборона «Серенити» стала для Джейна еще важнее теперь, когда на корабле находилась его семья. Его родная дочь. Его плоть и кровь.

Джейн все еще привыкал к мысли о том, что он – отец. Для него это известие стало настоящим шоком. Столько лет он прожил свободным, словно ветер, не связанным обязательствами. Из родственников у него были только мама и брат Мэтти, но теперь внезапно у него появилось потомство, а с ним и множество обязательств.

Он пока не мог понять, как он относится к Джейн Макклауд. Он пару раз пообщался с ней, и она показалась ему неплохим ребенком – смышленой, стойкой и решительной девочкой.

Однако к ней как к дочери он испытывал странные, сильные чувства, к которым он не привык. Главным образом ему хотелось любой ценой защитить ее – например, когда он решил, наперекор здравому смыслу, выступить вместо Мэла в поединке против Вандала. Еще совсем недавно он с любопытством ожидал, когда начнется бой между Мэлом и Вандалом, и лениво размышлял, не заключить ли с кем-нибудь пари об исходе поединка. И вдруг, после серии все более прозрачных намеков Мэла на отцовство, Джейн вдруг понял, что Джейн, скорее всего – его дочь, Джейна накрыла волна определенности. Это чувство застало его врасплох. Он вдруг ощутил, что готов на все, даже на любую подлость, лишь бы защитить Джейн. Это чувство никуда не исчезло – и, вероятно, с тех пор даже усилилось.

Прямо сейчас оно говорило ему, что он уже не может оставаться в изоляторе. Это просто не вариант. К черту Саймона Тэма и его познания в медицине. Много он понимает, сопляк.

Но сначала нужно вытащить из руки чертову иглу капельницы.

Джейн взялся за трубку и тянул, пока игла не выскочила.

Это было немного неприятно, особенно то, что из вены, в которую была вставлена капельница, сразу тонкой струйкой потекла кровь. Неприятно, но терпимо.

Затем настало время слезть с кушетки.

Ощущения от этого действия Джейн даже не мог назвать «ужасными».

К ним больше подходило слово «чудовищно».

Джейн пытался двигаться осторожно, дюйм за дюймом. Но как только он спустил одну ногу с кушетки, все его тело застыло от приступа боли. Продолжать он не мог, но и вернуться обратно – тоже. Он застрял в этой позе, с одной ногой, беспомощно болтающейся в воздухе. Любое движение лишь усиливало боль.

В конце концов он понял, что у него только один выход.

Стиснув зубы, Джейн заставил себя скатиться с кушетки.

Об пол он ударился неповрежденной частью тела.

Это был единственный позитивный момент. Все остальное было мучительно. На Джейна накатила волна зверской боли, и ему захотелось свернуться клубочком на полу и зарыдать, как младенец.

Однако вместо этого Джейн заставил себя встать на четвереньки. Затем, сопровождая процесс шипением, рычанием и стонами, он поднялся на ноги, опираясь на кушетку.

Тяжело дыша и истекая потом, Джейн немного постоял, подождал, пока боль утихнет. Его едва не стошнило. Только благодаря огромному усилию воли он не потерял сознание.