Великолепные руины

– Мистер Бандерснитч назвал нас «подозрительно веселыми». По-моему, мы не должны позволять ему распускать о нас слухи в таком уничижительном тоне.

Голди рассмеялась:

– Ох, моя милая Мэй, скажи мне, что ты шутишь. О нас упомянули в светской хронике «Вестника»! Ты просто не представляешь себе, сколько людей готовы пойти ради этого буквально на все. Да это триумф! Пожалуйста, не уподобляйся Мэйбл!

Судя по виду, Голди была по-настоящему счастлива из-за того, что ее имя промелькнуло в газете. И я снова – в который раз – попыталась внушить себе, что слишком отстала от жизни. Матушка всегда придерживалась мнения, что о настоящих леди не должны судачить в газетах, но она была из другого времени и места. И я позволила радости кузины развеять свои опасения.

– Если ты, конечно, волнуешься из-за этого, то просто говори всем, что тебя там не было, – сказала Голди. – Ты этого хочешь?

В ответ она явно ожидала услышать «Нет».

«Помни, кто ты…»

– Нет, конечно. Я вообще думаю, что нам это событие надо отпраздновать. А ты как полагаешь?

Кузина прикрыла рукою глаза.

– Возможно, позже. У меня жутко болит голова, – сообщила она и двинулась к двери.

– Голди, я так сожалею из-за твоей мамы. Не только потому, что я ее расстроила, но вообще… из-за того, что она… такая. Мне действительно очень жаль, – сказала я кузине вслед.

– Ладно, – глубоко вздохнула она. – Не переживай из-за этого слишком сильно. Мама сейчас в стране грез, где ей нравится быть больше всего. Ее там ничего не волнует.

Глава восьмая

На следующее утро мы с кузиной прогуливались по дорожкам, обрамлявшим постриженные лужайки Юнион-сквер, неподалеку от отеля «Сейнт-Фрэнсис». Внезапно Голди схватила меня за руку, затащила за пьедестал статуи Крылатой Победы и молча кивнула на еще одну прохаживающуюся пару – моего дядю и его любовницу, Альму Деннехи.

Они шли под руку, а ее голова в шляпе почти лежала на его плече. Вокруг витало облако табачного дыма – от сигар дяди и миссис Деннехи. Они гуляли у всех на виду! «Почему же их не обсуждают во всех разговорах? – промелькнуло у меня в голове. – Ведь это же явный скандал!»

– А почему он о них никогда не пишет?

– Кто?

– Мистер Бандерснитч.

– Скоро напишет. – Голос Голди снова пропитало смирение.

– Как давно это продолжается?

– Ее последний муж представил папу Эйбу Руфу. Это было три или четыре года тому назад. А это, – пожала кузина плечами, – кто ж знает? Может, несколько месяцев… Мне известно только, что на публике они стали появляться вместе недавно, и, похоже, отца совершенно не волнует, что думают люди.

– Он бы наверняка заволновался, если бы о них написали в «Вестнике».

– Папа ненавидит «Вестник». А она имеет влияние на мистера Руфа. Да и папа щедро осыпает ее деньгами. Ты не видишь на ней нового украшения?

– Откуда я могу знать, новые у нее украшения или нет? – Голди вздохнула. –  Ты уверена, что тетя Флоренс ничего не знает? – спросила я. – Не это ли… Не могло ли это стать причиной ее головных болей?

Голди посмотрела на меня так пристально-изучающе, словно я сказала что-то удивительное.

– Ее головных болей?

– Возможно, она узнала о твоем папе и его пассии, и нервное напряжение… ну, ты понимаешь.

– А-а, – задумалась Голди. – Да, пожалуй. Какая ты умная, Мэй, что подумала об этом. Возможно, этим все объясняется.

Лицо Голди приняло удовлетворенное выражение, а я порадовалась, что разгадала хотя бы одну тайну. Хотя мне было непонятно, почему кузина не догадалась об этом сама – ведь такой вывод напрашивался. И похоже, мое предположение не причинило ей такую же боль, как мне. Хотя опять-таки – я была слишком растревожена и расстроена после визита к тете накануне, и в таком состоянии легче было найти кого-то другого, чтобы переложить на него свою вину.

Мы подождали, когда дядя и его дама сердца выйдут из парка, и еще минут пять – чтобы удостовериться, что они не повернут назад. И только после этого Голди разрешила мне выйти из-за Крылатой Победы. А когда мы через несколько часов вернулись домой, я поспешила с карандашами и альбомом в потрепанном кожаном футляре в сад. В надежде позабыть и о дяде с миссис Деннехи, и о своей собственной вине перед тетей Флоренс. И найти утешение.

Но я уже долго не практиковалась в рисовании, а сад, как и дом, не казался мне надежным прибежищем. В нем тоже было многолюдно и до странности пустынно одновременно. Выложенная белым камнем дорожка извивалась среди засаженных розами цветников, охраняемых отрядами статуй. Напротив одной из многочисленных стен с барельефами фонтан из нимф выплескивал воду из огромных урн. Глазу негде было отдохнуть, но, по крайней мере, у сада не было ограничивающей крыши, и ясное октябрьское небо простиралось голубым покровом над головой высоко-высоко.