Вена (репортажи 1919-1920 гг.)

Поодаль стоит полицейский и строго блюдет свой служебный долг смотреть за порядком. Но поскольку сегодня в виде исключения ни одна солдатская вдова не вышла на бульварное кольцо с демонстрацией протеста, страж порядка и солдатских сирот не трогает. Вероятно, полагает он, это и есть начало широко объявленной школьной реформы: сказано ведь, что самым прилежным и активным ребяткам будут открыты теперь все пути, ну вот им пока что и позволяют оккупировать часть проезжей дороги. Продвижение особо одаренных детей начинается с того, что им разрешают выходить на мостовую и даже на ней сидеть. А выигравший очередной картежный кон, надо понимать, уже доказал свою одаренность и может смело ждать общественного поощрения.

Ну как прикажете это называть? В самом центре города, прямо на улице, на мостовой, мальчишки режутся в карты. «Позор бескультурья»?

Ну, к позору-то нам нынче не привыкать…

Но к бескультурью…

10.08.1919

Мыльные пузыри

Я видел детишек, пускающих мыльные пузыри. И не в году одна тысяча девятьсот тринадцатом, а вчера.

И это были самые настоящие мыльные пузыри. Из бутылочки с мыльной пеной, через соломинку, двое малышей в тихом венском переулке солнечным летним утром пускали мыльные пузыри. Эти большие, круглые, прозрачные шары, отливая всеми цветами радуги, степенно и легко всплывали в густую синеву летнего неба. Никаких сомнений – это были самые настоящие, взаправдашние мыльные пузыри. Выпущенные из соломинки, а не из болотной трясины передовиц военного времени, не из клоаки политической трескотни, не из пресс-квартир с их походно-полевыми кухнями патриотической фразеологии, нет – это были самые настоящие, радужные мыльные пузыри, неподдельные и прекрасные.

А я вспоминаю, сколько всяких мыльных пузырей лопалось у нас на глазах в те нескончаемо тоскливые времена, когда карточная система и спекулятивная торговля держали мыло в дефиците, а монополия на фабрикацию мыльных пузырей из невинных детских губок перешла в хлебала политиканов и нечистых на руку «борцов за мир». Мыльные пузыри пресловутого «хлебного мира»[18], все эти бурнопенящиеся словеса об «омоложенной Австрии», а еще четырнадцать огромных мыльных пузырей из уст Вудро Вильсона, бесславно лопнувших в Версале, наткнувшись на непреклонного Клемансо[19]. Мы в итоге получили милостивое разрешение цепляться за соломинку, из которой эти мыльные пузыри испускались и по-прежнему испускаются. О, то были поистине прискорбные времена!

Я знаю, нам еще много подобных мыльных пузырей предстоит увидеть. Мыльных пузырей мировой революции, мыльных пузырей диктатуры пролетариата. Но с той минуты, как я узрел настоящие, дивные, отливающие всеми цветами радуги мыльные пузыри, я на все остальные смотрю свысока и с насмешкой.

Ибо теперь мы вернулись во времена, когда детские игры снова становятся нормальными культурными потребностями общества. Логический вывод, который из этой констатации следует сделать, очень прост: и за версту не подпускать политиков и политиканов к культурным запросам общества. Чем молоть языком, пусть лучше молотят солому, насущно необходимую детишкам, чтобы пускать настоящие мыльные пузыри.

И пусть эти пузыри пускают детишки, а не политики.

Посадка производится

И не куда-нибудь, а в поезда. В поезда на Южном вокзале, если и когда у железнодорожников нет забастовки. Причем не откуда-нибудь, а только из залов ожидания. А в какие именно поезда? В поезда номер 31 и 35.

Да, именно в вестибюле Южного вокзала расцвел сей цветок бюрократической словесности: «Посадка в поезда №№ 31 и 35 производится через залы ожидания». И ведь не скажешь, что по части определенности в бесподобном этом объявлении есть к чему придраться. В самом деле, кого же нынче волнует, куда именно и когда именно оные поезда отходят? Да когда угодно и куда заблагорассудится! Разве это главное? Главное, что посадка производится через залы ожидания!

О, благодатное процветание изощренной немецкой грамматики на гостеприимной венской почве! Где еще пассивный, он же страдательный, залог сможет почувствовать себя уютней, чем на Южном вокзале? В Вене ведь не бастуют – здесь проводятся забастовки. В Вене не ездят в транспорте. Здесь осуществляется сообщение. Здесь не садятся в поезд. Здесь производится посадка. И не просто так, а в многотысячной толпе других пассажиров, когда перед посадкой сперва испытывается долготерпение длительного ожидания, а одновременно с посадкой производится прессовка, утрамбовка, утруска, а затем, уже в полуобморочном состоянии, зажим, переноска по воздуху и, наконец, вталкивание и протискивание – все это, разумеется, в более чем страдательном залоге.

Ввиду того прискорбного обстоятельства, что лишь очень немногим удается претерпеть до конца (то бишь до вожделенной посадки), все формы и стадии немецко-австрийского сослагательного залога, я предлагаю слегка изменить вышеозначенное объявление в вестибюле вышеуказанного вокзала, а именно: