Венчание с бесприданницей

– И кто это крестьянское дитё до экзаменов допустит? – пожимал плечами Трофим. – Вы, Вера Николаевна, и сами знаете, что выше своего сословья не прыгнешь. Да и ни к чему это. Я всю жизнь в крепостных проходил и ни разу Бога роптаньем не прогневил. Потому знал – барская воля на всё, кроме головы моей, мыслей моих… Бывало, на полосе с сохой аль с бороной надсаживаешься, уж казалось бы, и вовсе невмочь… А как вспомнишь, что зима настанет, хлопоты, стало быть, все закончатся… И сяду я за холст и стану матушку попадью Прасковью писать али вот ребятишек… Али вид на церковь нашу с косогора-то, где колокольня так прямо в облака и пронзается! Сразу в душу покой всходит, и что угодно вынести можно. Гляжу, и Варвара такая ж становится. Даром, что многому учена, а носа не дерёт! Вон сколько у неё подружек на деревне! Чуть праздник аль вечер свободный – знай чирикают за плетнём, зовут её – в хоровод аль там в горелки… Она и бежит, и носится с ними, и смеётся… А потом позовёт одну иль двух подружек, упросит их с час спокойно на лавке высидеть – глядь, а уж набросок-то и есть! Подолгу девкам сидеть некогда, так Варвара после и по памяти закончит! И подпишет… «Трофим Зосимов». Так, значит, чтобы в лавке опосля этот портрет как мой купили.

– Как это, воля ваша, несправедливо… – вздыхала Вера. – За границей, я знаю, много женщин-художниц. Они пишут и портреты, и пейзажи, и выставляются наравне с мужчинами, и ни для кого это не чудо…

– То – за границей, там и жизнь не как у нас, и люди другие, – усмехался в бороду Трофим. – Чего попусту мечтаниям-то предаваться? Я и тому рад, что вольная у меня Варька, и я вольный, и за то по гроб жизни вашей милости благодарен. Может статься, Варька вырастет да замуж выйдет, да муж разумный попадётся и позволит ей детишек в деревне учить. Вот и будет ей верный кусок хлеба на старости лет.

– Как хотите, грешно похоронить Варин талант в деревне! – спорила Вера. – Она может учиться дальше в городе! Я могла бы ей оказывать помощь, могла бы познакомить с нужными, верными людьми…

– Не надобно этого, Вера Николаевна, – твёрдо отказывался Зосимов, и складки у его губ разом делались глубже. – В город я Варьку всё равно одну не пущу! Она хоть и разумна, а молода, и бог знает, что с ней там сделаться может! А самому с ней ехать – стало быть, землю бросать и хозяйство, а на кого бросать? Родни-то у нас на деревне нету. А сам я уж стар, мне тоже тяжело станет на новом месте всё сызнова начинать, может и вовсе не выйти ничего…

– Но я готова вам помогать! Готова дать вам в том слово!

– Спасибо вам, но только, не в обиду будь сказано, всяк человек едино на себя надеяться должен да на Господа, – сдержанно отвечал Трофим. – Мне главное – чтобы Варька моя весела была, на Бога да на отца своего не роптала. Так ведь оно и есть, живёт она и ни на что не жалуется. А значит, правильно её жизнь идёт.

Вера вздыхала, но понимала, что спорить бессмысленно. Между тем Варя продолжала сидеть в классной комнате вместе с Аннет. Барышня против этого нисколько не возражала: живая, весёлая, всегда спокойная Варя была ей гораздо ближе, чем нервная, унылая, постоянно всем недовольная «кузина» Александрин. Та, напротив, сразу же приняла крестьянскую девушку в штыки и демонстративно, поджав губы, выходила из комнаты всякий раз, когда туда входила Варя со своими книжками. Вначале «кузина» даже пыталась закатывать по этому поводу истерики, но Вера ясно и твёрдо дала понять, что Варя будет приходить в этот дом и учиться, хочет этого Александрин или нет. Последней пришлось смириться.

Очень увлекала Варю и музыка. Сама она неплохо пела крестьянские песни слабым, но довольно верным контральто, и изредка Аннет брала её вторым голосом для дуэтов. Когда у Аннет был урок игры на пианино, Варя всегда просила разрешения остаться «в уголке тихонечко посидеть» – и высиживала неподвижно, с широко открытыми глазами час-два, впитывая музыку как воздух. Потом она робко просила барышню показать ей хоть что-нибудь, и Аннет искренне пыталась поставить своей подруге руку, но получалось, хоть убей, плохо. Варя вздыхала, но не расстраивалась:

– Стало быть, у меня талану к этому нету.

– Варенька, правильно надо сказать: «Таланта нет», – весело поправляла Аннет. – Ты же сама просила предупреждать, если ты что-то неверно говоришь!

– И спасибо вам на том! Нет, я лучше послушаю, как вы играете. Окажите милость, сыграйте то, где ручей журчит и мельница шумит!

– Шуберта? Изволь. И когда ты в самом деле начнёшь говорить мне «ты»?! Сколько раз я просила!

– И не ждите, не сумею!

– Но тогда я вынуждена буду тоже говорить тебе «вы», а этого я уже никак не смогу!

– Ну так и оставьте всё как есть, кому с этого худо? – смеялась Варя, аккуратно присаживаясь в кресло и складывая руки на коленях. – Вы сыграйте, Анна Станиславовна…

– Аннет!!!

– Как угодно будет. Сыграйте, а я послушаю.

«Дикость какая!» – шипела из-за дверей Александрин, но обе девушки не слышали её, поглощённые хрустальной мелодией из «Прекрасной мельничихи».