Venenum meum (СИ)

========== Часть 1 ==========

Иногда я не различаю, где жизнь, а где сон или сон во сне.

Дж. Харрис, «Небесная подруга»

***

Древние Боги не бессмертны.

Я всегда помню об этом.

Розмарин — помогает не забывать.

Я добавляю его в пищу. Особенно вкусными получаются блюда из баранины или свинины («Ах, опять в «Трёх мётлах» подают это дивное ирландское рагу, пойдёмте быстрее, нужно успеть занять столик!»).

Я бросаю розмариновые веточки в толстостенный глиняный чайник — для любителей травяных настоев. На заднем дворе трактира у меня есть свой маленький садик с душистыми травами: шалфей, чабрец, мята, лаванда и… розмарин. Моей магии пока хватает на то, чтобы травы росли в любое время года. Даже на каменистой шотландской земле, под выцветшим бесприютным небом.

Помона, дальняя сестра моя, давно уже себя забыла. Её магия превратилась в общепринятый фарс — бесполезное махание деревяшкой и выкрикивание заклинаний. Она теперь растит травы в теплицах, и вряд ли её силы хватит на то, чтобы вдохнуть жизнь даже в яблоневое семечко. Иногда Помона приходит в «Три метлы», и я щедро сдабриваю розмарином её сливочное пиво. Тогда она становится задумчивой, выводит пальцем на столешнице обрывки древних знаков, словно силясь что-то вспомнить, — но тщетно: жизнь среди людей наложила на неё ярмо вынужденного беспамятства. Культ богини Помоны угас, ей перестали приносить жертвы. Она доживает свой век в человеческом теле.

Как и я.

Но у меня хотя бы есть — память.

И я могу вспомнить имена тех, кого поглотило забвение: Тараниса-громовержца и Эпону-лошадницу, болтуна Огмия и рогача Кернунна, а также — остальных братьев и сестёр, богов и богинь. Некоторые из них, страшась заточения в смертном теле, согласились войти в пантеон новой веры. Святая Бригитта, бывшая когда-то богиней плодородия, венценосная сестра моя, смотрит на меня с икон. Её взор обещает вечное блаженство, а скорбно сомкнутые губы её, кажется, вот-вот приоткроются в отчаянном шёпоте: «спаси!».

Сёстры мои, братья мои! Я каждое утро вплетаю в пряди своих волос веточки розмарина. Я помню о вас. Я делаю всё, что в моих силах, но чувствую, как начинаю слабеть.

Я — Росмерта, спутница сияющего Луга, сестра светоносного Белена.

Я — Розмерта, сквиб, хозяйка самого популярного в Хогсмиде паба «Три метлы».

Я — Роза-Мария, Розмари, опытная шлюха без имени и возраста, властительница запретных фантазий и повелительница поникших членов.

Я?

Я…

***

— Говоришь — два кната? — Донаган Тремлет приподнимается на локте.

Даже в полумраке видно, каким нетерпением сверкают его глаза.

— Два кната — если хочешь обычный сон, и два сикля — если хочешь, чтобы в твоём сне что-нибудь происходило, — с видом знатока вещает Мирон Вогтэйл.

— И что? — усмехается с соседней кровати Чарли Уизли. — Мадам Розмерта явится к тебе ночью обнажённой? В одном кухонном фартуке и с подносом сливочного пива? А потом будет до самого рассвета эротично кормить тебя пудингом с ложечки?

— Как знаешь, — Мирона сложно смутить. — Может, и с ложечки, если у тебя настолько бедное воображение. Но мне понравилось.

— То-то ты всю ночь стонал! — хохочет Чарли. — Да, мадам, ещё, мадам…О-О-О-О-О! Какая у вас, мадам, большая… — Он хитро прижмуривается. — Большая ложка!

Донаган швыряет в Чарли подушкой:

— Заткнись, Уизли! Что дальше, Мирон?

Мирон пожимает плечами:

— Просто два кната. Монетку — в один горшок, монетку — в другой. У мадам Розмерты на кухне целая полка таких горшков. Закопчённые до жути, даже узор на боках сложно разобрать. Но она говорит, что волшебные.

— А ты — видел? — с придыханием спрашивает Донаган. — Расскажи…

— Что надо, то и видел. Не сбудется, если рассказать.

— И голых девчонок — тоже?

— А может, даже и мальчишек! — веселится Чарли. — Кто ж нашего Мирошу знает.

— Заткнитесь все трое! — раздражённо рявкает Билл Уизли. — Мирон, я тебя предупреждал, что не нужно соглашаться на подселение пятикурсников! У нас ЖАБА на носу, а они мешают. Хотя бы ты не подливай масла в огонь.

— Братец, а я при чём? — Чарли делает виноватые глаза. — Я к ним со всей душой, а они…

— Молчи уж, подстрекатель, — почти добродушно ворчит Билл. — Нигде от тебя покоя нет, ни в школе, ни дома.

— Раскомандовался ты, Билли, — Мирон неодобрительно качает головой.

— Имею право: я — староста школы. Гасите палочки и спать.

Билл задёргивает полог.

— «Гасите палочки и спать», — шёпотом передразнивает Донаган. — Чарли, твой брат всегда такой? И дома?

— Дома он ещё хуже, — грустно вздыхает Чарли. — Это здесь он словами воздействует, а там подзатыльников надавал бы — и все дела.

— Тихо, малышня, — ворчит Мирон. — И вправду, дайте выспаться.

***

Билл вспоминает об этом разговоре только через полгода, когда дождливым сентябрьским вечером оказывается в Хогсмиде. Уже поздно напрашиваться к кому-нибудь в гости, а домой не хочется. Там будет мама, окружённая толпой малышей, и отец с его вечным сочувственным тоном: «Не переживай, сынок, не взяли в Хогвартс, возьмут в Министерство. Я договорюсь». Договорится он, как же. Сам до сих пор чуть ли не в младших клерках ходит, а туда же — договариваться.