Venenum meum (СИ)

Билл знает, что несправедлив к отцу, что обижаться нужно на себя самого, в крайнем случае — на Дамблдора, который обещал место второго учителя по нумерологии — туманно, впрочем, обещал, — но так и не уладил ничего с Попечительским советом.

Биллу хочется как можно быстрее начать самостоятельную жизнь. Он прекрасно понимает, что для матери старший сын, пусть даже любимый, — обуза. Лишний рот в семье. Непристроенные рабочие руки.

Билл бездумно бредёт по Хогсмиду, пока не натыкается на вывеску «Трёх мётел». Почему-то ему сразу вспоминается тот вечер в спальне для мальчиков, загадочный вид Мирона и нетерпение Донагана.

«Два кната — и сон. Стыдный сон, сладкий», — Билл невесело усмехается своим мыслям.

На пороге трактира толпится задержавшаяся компания посетителей. Билл роется в кармане. Что можно купить за два кната? Грошовый леденец на палочке для Джинни. «Почему бы мне не побаловать себя таким же леденцом?» — Билл решительно берётся за ручку двери.

Мадам Розмерта словно ждёт его. Несмотря на поздний час, она улыбается.

— Что угодно молодому господину? — её голос кажется тягучим, словно патока.

И от этого Билл внезапно смущается.

— Мне бы…

«Как сказать? Секс за две медные монетки? Сон о сне? Спросить, где тут у вас волшебные горшки?»

Розмерта окидывает его пристальным взглядом, кокетливо поправляет волосы и протягивает руку.

— Пойдём со мной.

Билл машинально касается кончиков её пальцев и вздрагивает, словно от удара магловским током. Его бросает в пот.

Он, как зачарованный, идёт за Розмертой на кухню. Та соблазнительно покачивается на высоких каблуках, и Билл не может отвести взгляд от её по-девичьи упругой задницы, обтянутой тонкой шерстяной юбкой.

«Неужели она сама предложит мне… — тут он запинается, даже мысленно не осмеливаясь продолжить внезапную догадку. — Хорош я буду. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Сорок пять? Она мне в матери годится!» На мгновенье Биллу хочется вырвать руку и сбежать, но он преодолевает себя. «В крайнем случае, вежливо откажусь. Не станет же почтенная трактирщица набрасываться на меня… Или станет?»

В кухне ярко горит очаг. На побеленных стенах висят пучки каких-то ароматных трав. Розмерта подводит Билла поближе к огню — туда, где на деревянной полке над очагом стоят тёмные сосуды. Именно «сосуды», потому что назвать их горшками не поворачивается язык. Высокие и приземистые, но все — с выпуклыми неразборчивыми рисунками на боках, они притягивают взгляд.

Розмерта улыбается.

— Что у тебя?

— К-к-кнаты, — Билл никогда не заикался, но сейчас речь подводит его.

— Брось один в огонь, а другой — в любую из этих посудин.

— Но… я… я слышал, что оба нужно…

Розмерта проводит рукой по лицу, словно снимая с него сеть мелких морщинок или невидимую паутину.

— Обычно да. Но я сегодня очень устала. Делай, как говорю.

Билл послушно выполняет приказание. Пламя в очаге на мгновенье вспыхивает, будто принимая жертву. Вторую монетку он не глядя бросает в низкий сосуд с орнаментом из рогатых голов.

— Хороший выбор, мальчик. — Розмерта достаёт из волос сухую веточку и протягивает её Биллу. — Положи это под подушку сегодня ночью.

Билл не помнит, как Розмерта провожает его к выходу, как закрывает за ним дверь. Он приходит в себя только на пороге Норы. За его спиной медленно смыкается пространство.

«Значит, я аппарировал».

Билл прижимает к губам веточку незнакомого растения в надежде уловить его запах. И тут же отдёргивает её.

«Глупости! Не хватало ещё!» — бормочет он, тихонько поднимаясь в свою комнату. «Нужно было выбросить эту дрянь!» — говорит он, бережно засовывая веточку под подушку. «Я как маленький ребёнок, какое во всём этом может быть волшебство!» — повторяет он, при свете палочки жуя холодные пирожки, заботливо оставленные мамой возле кровати. «Ничего же ведь не приснится», — шепчет он, засыпая.

«Ничего».

***

Я выпроваживаю последнего посетителя, протираю столы, ополаскиваю под краном кружки. Я делаю это машинально — привыкла за столько лет. Точно так же машинально я делаю всё остальное.

Делала. Так будет точнее.

Прежний хозяин «Трёх мётел» немало удивился, когда увидел меня на пороге. Но мне было совсем некуда идти. Захват тела девятнадцатилетней бродяжки дался мне огромным трудом, и я боялась, что у меня не хватит сил долго удерживаться в нём. Девчонка была сумасшедшей, но это ничего не меняло.

Первое время в «Трёх мётлах» я питалась случайными крохами: волнениями собравшихся за чашкой чая домохозяек (“Боже, помоги, только бы тесто поднялось!»), ничего не значащими суевериями (“Присядем на дорожку!»), студенческими приметами («А я такой перед СОВ положил в каждый ботинок по монете, шнурки не завязывал… и получил 10 баллов, представляете!»). Я чувствовала, что вот-вот вернусь обратно в ничто, каждый вдох давался мне с большим трудом. Но мой хозяин оказался премерзким типом. Именно это меня и спасло.

Через несколько дней он предложил мне с ним переспать. Мол, кров и еда, а также доброе отношение… «Доброе отношение» — он так и сказал, прижав меня к кухонному столу и шаря волосатой ручищей у меня под юбкой.