Кажется, мир мало-помалу возвращался в колею. Человечек обмотал руку у запястья носовым платком, но она продолжала кровоточить. Попробовал забинтовать у локтя – но так стало только больнее. В конце концов он сунул платок в карман и замахал рукой, точно птица – перебитым крылом, и махал до тех пор, пока кровь не подсохла. Он не заметил, что за ним неуклюже топает скользкое, прелое порождение кошмара – хотя запах гнили щекотал ноздри.
Три близко посаженные рваные дырки зияли у монстра в груди, четвертая красовалась аккурат в центре сочащегося липкой тиной лба. Спина и затылок тоже были пробиты – пули Элтона Дрю прошли навылет. Половина бесформенной морды чудовища была срезана, а на плече виднелась глубокая вмятина. Она осталась от удара прикладом – поняв, что противника не сразили четыре прямых попадания, Элтон все равно решил дорого продать свою жизнь. Но чучело даже не злилось на его – только удивлялось, почему Элтон Дрю так себя ведет. И вот теперь оно шло за маленьким человечком, не торопясь, шаг за шагом подстраиваясь под его шаг и оставляя после себя мелкие грязные струпья.
Человечек вышел из леса и, прислонившись спиной к мощному дубу на краю опушки, задумался. Здесь с ним уже достаточно всего произошло. Что хорошего в том, чтобы остаться и предстать перед ужасным расследованием убийства, просто чтобы продолжить сей глупый, неопределенный поиск? Где-то в глубине чащи должны были находиться развалины старого-престарого охотничьего домика, и, возможно, в нем все еще оставались нужные ему улики. Но шансы малы – настолько, что ими, пожалуй, можно и пренебречь. Так что верх глупости – оставаться здесь ради судебной волокиты провинциального городка, которая воспоследует за тем ужасным происшествием в лесу. И незачем захаживать к жене того фермера, ни к чему – ждать его возвращения. Он вернется в город, и катись оно все к чертям.
Чучело встало, опершись о дуб. Человечек с отвращением шмыгнул носом – как-то уж совсем нестерпимо запахла лесная гниль. Он потянулся за носовым платком, нащупал его – и уронил. Когда он наклонился, чтобы поднять платок, рука монстра тяжело взмесила воздух в том месте, где только что была его голова – ее мощи, несомненно, хватило бы, чтобы разбить пухлощекую полудетскую физиономию. Человечек выпрямился, собираясь прижать платок к носу, да вот только тот оказался слишком грязным. Тварь за деревом снова занесла лапищу – как раз в тот момент, когда объект ее интереса отбросил платок и поспешил вперед, в сторону маячившего далеко за простершимся впереди полем шоссе, которое должно было привести его обратно в город. Чучело набросилось на платок, подняло его, осмотрело, порвало надвое, изучило бахрому разодранных краев. Затем оно рассеянно посмотрело на исчезающую вдали фигуру маленького человечка и, не найдя в ней более ничего интересного, повернуло обратно в лес.
Заслышав выстрелы, Бэйб припустила рысью. Очень важно было предупредить дядю Элтона о том, что сказал ее отец, но куда интереснее было узнать, кого же он там уложил. То, что уложил кого-то, – сто пудов; дядя Элтон никогда не палил в молоко. Кроме того, стрелял он несколько раз – давненько такого не было.
От волнения она прибавила скорости, но быстро выдохлась, пришлось сбросить темп. На вершине холма, у опушки леса, Бэйб остановилась и огляделась. Далеко внизу, в долине, возлежал пахотный надел. Девочка прищурилась, ища отца. Отличить свежие борозды от тех, что постарше, не составляло для нее труда, и зорким взглядом она сразу отметила, что Кори бросил работу, распряг плуг и отволок его в тень деревьев, не закончив ряд. Это было на него не похоже. Так или иначе, бледно-голубых отцовских джинсов нигде не было видно.
Бэйб, не удержавшись, рассмеялась вслух, подумав о том, что, оказывается, опережает Кори на голову – и потому не услышала, как хрипло закричал перед смертью ее обожаемый дядюшка Элтон.