Венера в мехах

– Вот будет славный рождественский вечер; пойду посмотрю, что поделывают дети.

Он вышел из залы и оставил Владимира наедине с Ольгой. Она небрежно бросилась в кресло, закурила папироску и вдруг звонко засмеялась.

– Ваша антипатия и презрение доходят до того, что вы не в состоянии бывать под одной крышей со мною, – сказала она, обращаясь к нему.

– Вы не хотите понять меня, – холодно ответил Владимир.

– Ах! – вскричала Ольга. – Вы неспособны испытывать глубокое чувство, иначе вы снисходительнее судили бы обо мне.

В этот раз он побледнел.

– Вы думаете? – заговорил он немного погодя. – Итак, выслушайте меня еще раз. Я люблю вас.

Ольга бросила свою папироску и охрипло захохотала.

– И вы первая женщина, внушившая мне любовь, – спокойно продолжал он, – я так сильно люблю вас, что страдаю от своей любви, и страдаю не от того, что вы не можете принадлежать мне, но потому, что я не смею любить вас. Сердце мое разрывается при мысли, что такая прекрасная натура соединена с таким скверным характером.

Страдание выразилось в невольном движении Ольги; она бросила ему боязливый и умоляющий взгляд.

– Не смотрите на меня так, – вскричал он, – я знаю, что причиняю вам боль, и не чувствую к вам никакого сострадания. Имели ли вы сами сострадание к молодому Богдану, которого владелец Цавале из-за вас застрелил в березовой роще у Тулавы? Пожалели ли вы Дмитрия Литвина, когда довели его до сумасшествия и самоубийства? Подумали ли вы о вашем муже и детях, ободряя обожание Завадского и графа…

– Когда же я сделала все это? – вскричала Ольга, от ужаса вспрыгнув со своего места. – Кто мог сказать вам подобные вещи?

– Весь свет это говорит, – иронически возразил Владимир.

– Итак, весь свет лжет и клевещет, – энергически сказала Ольга, с гордой самоуверенностью поднимая голову. Щеки и глаза ее горели. – Я говорю вам правду, Владимир. Я неповинна в этой крови, ни одна капля ее не попала на меня.

– Не трудитесь оправдываться, – ответил он, – я не верю вам.

Ольга бросила на него взгляд, исполненный скорби и нежности, она не заплакала, но медленно с поникшей головой пошла в свою комнату.

Владимир последовал за ней.

– Поверьте же этим письмам, – сказала она, вынимая пакет, перевязанный розовой ленточкой, из своего письменного стола.

– Ваш муж ежеминутно может вернуться, – сказал он.

– Пусть он придет, – отвечала Ольга с гордой невинностью, – я не могу отдать себя на поругание. Выслушайте мое оправдание и потом осуждайте меня. Вот письмо от Литвина, писанное за два дня до его смерти. Так ли пишет человек, который из любви лишает себя жизни?

Она презрительно бросила ему письмо. Владимир развернул его и пробежал в лихорадочном волнении.

– Вот письма Богдана, прочтите их. Похожи ли они на письма любовника, который из-за женщины дерется на дуэли? Литвин застрелился оттого, что долги его превышали стоимость его имения, а Богдан имел дуэль с владельцем Цавале из-за спора в картах. Вот письма Завадского, графа Мнишека и всех моих так называемых обожателей. Так ли пишут мужчины к женщине, подарившей им свою благосклонность? Я сознаюсь, что я кокетка, но я не дурная, не погибшая женщина. За то, что я нравлюсь мужчинам, женщины клевещут на меня и взваливают на мои плечи все, что им вздумается. Я грешна, но не так, как вы думаете. Я никогда не нарушала супружеской верности.

Она повернулась лицом к деревянному распятию, висевшему над ее кроватью, но остановилась.

– Нет, – вскричала она, – я лучше поклянусь своими детьми! Теперь вы все знаете, теперь ругайтесь надо мною.

Владимир все еще глядел на письма.

– Я несправедливо осудил вас, – сказал он дрожащим от волнения голосом, – простите меня, если можете.

Он зашел слишком далеко и теперь стоял перед нею потерянный и беззащитный.

– Не издевайтесь надо мною, – говорила Ольга с недоверчивой, грустной нежностью во взгляде, – я действительно виновна, так как я чувствую, что я погибаю. До сих пор я была не такая женщина, какой вы считали меня, но теперь я ежеминутно могу сделаться такой. Не имея никакой опоры, я необходимо должна погибнуть. Я не знала, что значит мужчина, чего стоит любовь его, и теперь чувствую, что в жизни женщины это – все. Мне остается или упасть, или умереть от отчаяния. Вы один можете спасти меня; теперь оттолкните меня от себя.

Владимир приложил одну руку к своему сердцу, другой провел по своему лбу. Она бросилась к нему на грудь и, рыдая, обвила рукой его шею со всей силой отчаяния. Железный человек заплакал, привлек бедную женщину к себе и, пересиленный ее страстью, замер. Все исчезло из глаз их, они только чувствовали, что сердца их бьются одно возле другого в мучительном блаженстве.