Венец

— Здравствуй Саввушка. Давненько не виделись.

Он сразу замолкает. Подслеповато вглядывается.

Тяжело узнать. Ему — меня, мне — его. Я бы его в толпе на улице не узнал. Не потому, что он так сильно изменился — ракурс другой. Тогда-то моя точка зрения была… ниже плинтуса. Не только в социальном или психологическом, а и в физическом смысле.

Он был постоянно надо мною. Сверху смотрело благообразное, с аккуратной остренькой бородкой, лицо. Эдакий классический земской доктор, сельский интеллигент в третьем поколении. Очень спокойный, умный, доброжелательный.

Так, доброжелательно, он тыкал своей палочкой куда-то мне в спину. У меня отнимались ноги, я выл и катался от непроходящей боли. А он разглядывал меня. Очень умно, внимательно, спокойно.

Сейчас бородка растрёпана, торчит неаккуратно в разные стороны. Лицо и одежда измазаны землёй. На голове, сквозь редкие волосики просвечивает плешинка. Никогда не видел его с этой стороны, сверху. Но главное — страх. Дрожание голоса исключает абсолютность изрекаемой этим голосом истины. Беспорядочно суетящиеся пальцы… как можно такими руками попадать дрючком в нужные, особо болезненные, точки?

Ещё — жажда. На этом он и попался. Остальные подземелья сухие, а здесь течёт вода. Поэтому-то меня и… воспитывали здесь. Поэтому я и пришёл сюда. И он, поэтому же, сюда вылез. Не удержался, не пересилил своих низменных, тварных желаний. «Пить! Пить!». Я-то, после его уроков, покрепче был.

«Плох тот учитель, которого не превзойдёт его ученик».

Верно говорят, что кнут вяжет крепче колец венчальных. И того «кто с кнутом», и того «кто под кнутом».

— Извиняй, господин хороший, да только… не… не признаю тебя. Стар стал. Глазами слаб. Водицы бы мне…

— Шкурка серебряная. Подарочек новогодний. Неужто запамятовал?

Ага. Вспомнил. Враз всё вышибло. И страх, и жажду, и прикидки хитрые. Ошеломление. Переходящее в ужас. Жадно, неверяще вглядывающиеся, мечущиеся глаза, полуоткрывшийся рот.

Он начинает мелко и часто креститься:

— Господь всемогущий… великий боже… свят-свят-свят…

Снимаю шлем и косынку.

— Узнал?

— Не-не-не… изыди, сгинь нечистая… Чур! Чур меня! Тебя же убили! Поганые! Тебя же утопили! В болоте! Не тронь мя, вурдалачина! Сгинь, сгинь упырячище! Тьфу-тьфу-тьфу!

— Ещё раз плюнешь — плевало поломаю.

Я рассматривал своего давнего мучителя, палача в третьем поколении, разрушителя моей прежней души.

Слабенькая, прямо говоря, была душа. Такая… мягенько-самодовольно-успешная. В эдаком патрисриоидно-либероидно-гумнонистическом желе. Очень даже не самая худшая душа. Для мира «старта». Где почти все живут в твёрдой уверенности, что завтра будет лучше, чем вчера, что все вокруг люди. Хотя некоторые много воруют или, там, гадят. Что есть закон, который защищает. Ну, если его подпихнуть или подмазать. Что общество, хоть корявенькое и пованивает, но, в целом, разумно и ко мне, социально-адекватному, преимущественно, нейтрально-благожелательно.

Сообщество людей. В котором я — людь. Один из бесчисленного множества.

Здесь — я один. Нелюдь.

Хуже: химера. Не от мира сего. Обезьяна на крокодиле с бегущим волком. Три ипостаси, которые я постоянно чувствую в себе. Которых иногда выпускаю наружу. «Перекидываюсь». «Человек разумный». «Зверь Лютый».

Саввушка показал, вбил в меня новые истины. Хотя, конечно, они старые, святорусские. Служение. Как высшая цель существования. Служение господину, хозяину. Терпение. Как единственный способ выживания, хотя бы — получения воды. Покорность. Самоуничижение, самоотрицание. «Из праха ты вышел и в прах претворишься». Стремление услужить наилучшим образом. Расстараться. Исполнить с восторгом всякую волю. Владельца. Владельца меня.

Неожиданное, перевернувшее многое открытие. Потрясающее. Невообразимая прежде сущность. Мой хозяин. Человек, которому я принадлежу. Полностью. Душой и телом. «На всей воле его». Как дворовый пёс или домашние тапочки. И это — нормально. В этом обществе людей, в «Святой Руси». Такие здесь истоки и скрепы, нравы и обычаи. А не вписался в эти рамки — сдох. Не за что-то или для чего-то, а просто… микроцефал. Повреждения, несовместимые с жизнью. Больной, наверное.

Хороший хозяин — это прекрасно. Как Господь. Суровый, но справедливый. На него можно надеяться, в него можно верить, его можно любить. Обожать. Бог во плоти. С чёрно-красной плетью под портретом в рамочке.

А больного, с брачком, кто не верит, не надеется, не любит… Ненормального…

Как быстро можно убить подростка просто непосильным трудом? Два месяца? Это если не применять спец. средств типа кнута или колодок. Мы же ведём выбраковку скота, птицы? Привес, например, слабый или, там, яйценосность низкая. В чём разница?

Забавно, но я не испытываю к Саввушке вражды. Наоборот, благодарен. Он сделал своё дело, хорошо сделал. Иначе бы я просто не выжил. Душу вкладывал. Я же помню как он гладил меня по голове, жалел: