Венец

— Холопчик, миленький, не обижайся. Если я не доучу тебя, то в деле, в жизни твоей, придёт случай. И предашь ты господина. Дрогнешь, не сумеешь, растеряешься, твёрдости не хватит… И стыдно тебе будет. Как Иуде, предавшего Господа нашего. И пойдёшь ты и повесишься. С тоски, деточка, с тоски смертной — петлю накинешь. А грех на мне будет — учитель худой.

Хорошо он мне втолковал. Стараюсь не теряться, не дрогнуть. Не предать господина своего.

Себя.

Вся замена — местоимение третьего лица на первое. «Он, господин мой» на «я, господин себе». А так-то… терпение, внимание, твёрдость. Служение. Честность.

Ох и тяжко это — самому себе честно служить. Не сачкануть, не улизнуть, ни приподзакрыть… Не стать самому себе… Иудой.

— Ну и что мне с тобой делать?

Молчит. Уже не из страха, не от потрясения. Ступор уходит, и он соображает, ищет пути выхода, сохранения себя. Решение очевидно и здесь общеизвестно. Слова многократно провозглашены и запомнены.

С плачем валится «на лицо своё»:

— Не губи! Пожалей душу христианскую! Седины мои старческие! Я за тя богу молиться буду! Весь век свой! Сколь осталось, день каждый! Холопом вернейшим! Слугой преданнейшим! Службу всякую служить буду! Чего ни прикажешь — всё исполню! Глаз не смыкая, рук не покладая… за-ради пользы твоей, господине, выгоды… Я тебе пригожусь! Сми-и-илуйся…

Молча разглядываю, и он инстинктивно перетекает в позу «шавки перед волкодавом», продолжая воспроизводить рефрен из русских народных сказок.

* * *

«Иван-царевич нацелился, хочет убить зверя. А медведь говорит ему человеческим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Иван-царевич пожалел медведя, не стал его стрелять, пошел дальше. Глядь, летит над ним селезень. Только нацелился, а селезень говорит ему человеческим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Пожалел селезня, пошёл дальше. Бежит заяц. Иван-царевич опять спохватился, хочет в него стрелять, а заяц говорит человеческим голосом:

— Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе пригожусь.

Пожалел зайца, пошел дальше. Подходит к синему морю и видит: на берегу, на песке, лежит щука, едва дышит и говорит ему:

— Ах, Иван-царевич, пожалей меня, брось в синее море!

Бросил щуку в море, пошел дальше. Опять голодным».

* * *

На медведя или даже на зайца Саввушка по нынешним временам не тянет. Разве что на щуку. Которая мечтает не в море, а в бочку.

— Смиловаться? Это не ко мне. Не ищи у меня милости, Саввушка. Ты сам своим дрючком милосердие из меня выбил. А вот службу сослужить… Пригодиться мне просишься?

— Да! Со все душой! Не за страх, а за совесть! До смертного часа! Не щадя живота!

Тут в подземелье заглянул Ноготок. Который целый день вздыхает, что у него трудов много, клиентов — не счесть, а работать некому. Даже дыбы нормальной нет.

— Вот, Ноготок, тебе помощник. Палач здешний. Потомственный, в третьем поколении, от крови Мономаха. Правдоискатель и правдо-вбиватель. Возьмёшь?

— Э… а не сбежит?

— Савушка-то? Дела его и хозяйки, боярыни Степаниды свет Слудовны, в городе известны. Что среди наших, что среди местных есть желающие именно ему хрип перервать. Единственное место, где он пожить может — у меня под крылом. Если дурак — побежит и сдохнет. Но Саввушка… не дурак. Я так думаю.

— Инда ладно. Ну что, «не дурак», показывай. Где тут чего.

— Я… с превеликим… эта… сща-сща… мне б только водицы…

Саввушка бочком-бочком на полусогнутых, издавая умильные звуки и слова, устремился к бочке. И был пойман за шиворот Ноготком:

— Ай-яй-яй. Просился в холопы верные, а простейшего не знаешь. Как же ты, без согласия господина твоего, либо меня, приказчика, господином над тобой поставленного, хоть куда идти можешь? А ежели у господина нужда какая в тебе? Сдохни, но из господской воли ни на шаг, ни на полшага. А то… стыдно тебе будет.

И уже мне:

— Ты, Воевода, его нахваливаешь, а я смотрю — сморчок недопришибленный. Может, его лучшее допришибить? А то ныне ему водицы край надобно, после пирогов с телятиной подавай…

Я чуть не заржал: Ноготок довольно точно воспроизводил интонации и некоторые сентенции, которые были типичны для Саввушки. Понятно, что они видят друг друга первый раз в жизни. Но я, по нашим делам в подходящих ситуациях, часто воспроизводил манеры первого, встретившегося мне на «Святой Руси», оставившего неизгладимое впечатление в душе, палача. А Ноготок… переимчив в своём поле деятельности.

— Захочет — послужит. Навык-то у него есть. Не послужит — допришибёшь. Ему под тобой ходить — тебе и решать. Пусти его.

Саввушка, опущенный на землю, разрывался между звуком капающей в бочку воды и страхом вызвать неудовольствие нового господина. Наконец, Ноготок, подтолкнул его в угол. Куда делась старческая походка, дрожание конечностей? — Как молодой! В два прыжка доскочил до бочки и сунул туда голову, жадно, взахлёб, в страхе, что отберут…

— Ладно. Проводник у тебя есть, разбирайся. Прикинь где тут дыбу построить. И прочие твои… инструменты.