Венец

— Повторяю медленно. Чтобы запомнили и людям довели. Кто назовёт себя человеком русским, хоть бы тишком, хоть бы в душе — вышибу. В моём дому чужих холопей не надобно. Пусть к своим хозяевам валят да там и хлебают. Радость свою жаркую ложкой полнёхонькой. Мы — стрелочники. Мы — зверичи. Мы — Всеволжские. По уму, по навыку, по душе. Мы — Не Русь.

* * *

Среди моих людей доля не-славян на порядок выше, чем в среднем по «Святой Руси». Но дело не в этом. Мы все — полукровки. В том смысле, что у каждого на его родовую, этническую «культурную традицию» накладывается новая, «Люто-Зверская». Накладывается иногда болезненно, вытесняя, выбивая, вытаптывая из душ человеческих, прежнее. Родное, исконно-посконное, «с млеком материнским» впитанное. Средневековое. Заменяя прежние представления «о добре и зле», «что такое — хорошо, что такое — плохо» — новыми.

Как это выглядит? — Пример. Один из множества: у меня нет бородачей. На Руси — полно, каждый. «Это ж все знают!». «Это — хорошо». У меня — нет.

«Творящий брадобритие ненавидим от бога, создавшего нас по образу своему. Аще кто бороду бреет и преставится тако — не достоит над ним пети, ни просфоры, ни свечи по нём в церковь приносити, с неверными да причтётся».

Византийский богослов Никита Стифат («Отважный»), столетие назад. Его трактат «Антидиалог», или «Слово об опресноках, субботнем посте и браке иереев» направлен против католиков. Но формулировка касается всех.

А мне плевать. На «ненависть от бога». И когда над моими голомордыми мальчишками насмехаются — они отвечают. Есть стандартный набор словесных заготовок, ответов-дразнилок. Я его ещё в Пердуновке, в ответ на Филькину глупость тогдашнюю, составлять начал. И когда сопля серокафтанная отвечает без вежества и к бороде седой уважения с придыханием, когда не пугается кулака могучего, а в ответ на взмах мечом богатырским наносит укол… В область печени, например… Я об этом уже столько раз и в вариациях…

И колющий, и колимый — остро чувствуют своё различие.

Самоидентификация. Часть души человеческой. Понимания жизни и себя в ней.

Я не утверждаю чего-то уж совсем нового. Повторяю, чуть ужесточая, общепринятое, повсеместно распространённое.

«Я — русский человек» — так говорит, хоть бы думает про себя, весьма малое число аборигенов. Из восьми миллионов жителей — едва ли наберётся пара-тройка тысяч. Высшие аристократы, светские и духовные, дальние купцы, погранцы на степных заставах… Те, кому приходится часто общаться с иными народами, с нерусью. Остальные идентифицируют себя в рамках своего круга чужести. Смоленские, Овруческие, Великолуцкие… В ближайшее столетие купцы из Новгорода официально перестанут называть себя «русскими» — только «новогородскими».

Феодализм — основа здешнего социума. Сейчас он перетекает в фазу «феодальной раздробленности». Производительные силы дают производственные отношения. Порождая торжество местечковости:

— Гадюкинские мы, а вот Елбуновские — совсем другие. У них и печки не в ту сторону глядят!

Многолетние труды по отделению, по обособлению моих людей от всевозможных локальных и социальных групп «русских людей» дали результат. Ни мои, ни местные друг друга «своими» не считают. Как не считает, например, «своим», «братушкой» боярина смерд.

Отделённость, чужесть стала особенно важна в общерусском «походе 11». Особенно — после венчания Боголюбского. Навязанный мною ритуал, образ не «первого среди равных», но единственного, самодержавного Государя, способствовал усилению единства жителей Руси.

— Вера у нас одна, язык один, Государь — общий. Так чего нам с тобой резаться?

Такое единение, которое и было моей целью, являлось, в начале своём, весьма опасным. Огромное, зловонно-побулькивающее болото восьмимиллионной «Святой Руси» могло запросто проглотить, растворить Всеволжск, стремительно довести его до своего средне-средневекового уровня.

«Прежде чем объединяться, надо размежеваться» — т. Ленин? Да, помню.

«Проглот», «воссоединение», было бы катастрофой. Но могло принести немалые, пусть и кратковременные, дивиденты «глотателю».

* * *

— Понятно? Ещё запомните. Раз Государь Всея Руси нам не Государь, то и ожидать милости Государевой мы не вправе. Подарок соседушки доброго — как захочет. Но милости — нет. Не жду и не приму. Чтобы ни у кого и мыслей дурных не было.

Ближники переваривали сказанное. Николай растерянно смотрел в стол. Он, видать, уже чего-то напланировал, поди, и списочек составил. Чего просить надобно.

Обиделся? Надо смягчить, дать аналогию:

— Вот нынче Боголюбский с Русью повенчался. Ты, ежели у тебя сосед в церковь сходил, молодую жену привёл, тебя на веселие позвал — и в постель к молодым полезешь? Или, порадовавшись за них, добра всякого пожелав, в свой дом пойдёшь? У них своя свадьба, у нас — своя. Понятно?