За соседним столом перешёптывались гридни, ложкомойка закрыла ротик и выскочила на двор. Уж там-то она пораскрывает… К вечеру весь Киев будет знать о моих словах. И Боголюбский, конечно, тоже.
— А вот в чём Николай прав, так в том, что князя Андрея надо поздравить. И подарки, по-соседски, подарить. Мда… Вся верхушка побежит к Государю с подношениями. Надобно в том потоке не затеряться. Мы сюда в бой шли, обозов с рухлядью не тащили. Чем можно почестить Боголюбского?
— Н-ну… Вторую икону, к его чудотворной парную.
Тут есть некоторые… тонкости. Одну из двух самых первых святынь Руси — мощи св. Климента, я спас и в храм вернул. Для освящения и возвеличивания венчания Боголюбского. Не себе взял, не ему в руки дал, но в церковь, для всего люда православного радости и ликования. Без толп, митингов, молебнов благодарственных.
Как так и надо. Типа: в смирении и благорастворении, без тщеславия и гордыни.
Боголюбский это в первый момент не понял. Но он мужик умный, думающий. Додумается и до нестяжательства моего, до скромности моей.
«Моя скромность»… Офигеть! Такое свойство найти в моей личности… рентгеновский аппарат с микроскопом не скрещивали? Ничего, пусть ищет. Это нам обоим полезно. В нынешних условиях, когда я наложил десятину на победителей и устроил его венчание — просто необходимо. Он не должен чувствовать во мне соперника. Особенно, жадного и хвастливого.
— Нет. Святого Климента я в Десятинную вернул. Андрей про то знает. Других, вровень по древности и святости, на Руси святынь… Крест Ольгин. Всё. Иконой, хоть бы от жены самого Крестителя, цену не перебить.
В подарках, как в выпивке, «градус надо повышать». А тут я сразу «зашёл с козырей».
Есть, конечно… Я знаю, что из древнего и чудотворного порадует Андрея более любых костей и картин. Но где найти вторую сиську Варвары Великомученицы — ума не приложу. Похожих — множество. Толпами бегают. Вон у той поварешки, что справа… когда она напряглась, котёл подымая…
Факеншит! Нетленная же должна быть! Прямо хоть в Царьград сбегай. За первой. Хотя и это «нет» — по линии отреза наверняка не совпадёт. Может, Юльку…? Есть, конечно, сомнения… форма… текстуры кожи… степень упругости. Прижизненные различия, возраст последнего вздоха… Юлькины-то я помню. Всё ж первый мой акт в «Святой Руси». А вот Варварины… была бы вторая — можно было бы по образу и подобию. А так…
— Нет. И вообще. Всё взятое в Киеве принадлежит мне по праву войны. Спасибо Чарджи за храбрость, за славный бой на Софийских воротах, за знамя моё, там поднятое.
Стоп. Эту тему надо дожать до однозначности. Тут пару слов мельком… не кошерно.
— Давайте помянем. Героев павших.
Помянули. Помолчали.
Мне надо вернуть Чарджи в рабочий режим. Он не только сильно побит и у него много чего болит. Он крайне удручён. Гибелью своих бойцов. Это уже не первый раз, когда его отряды несут потери. Избыточные, глупые. Которых можно было избежать. Просто чуть дальше просчитывать, чуть больше думать не о самой рубке, а об отходе-подходе.
Я ему выговаривал — он отфыркивался:
— Дело воина — убивать врага! Смело в бой — победа!
— Да. Убить — главное для бойца. Но ты-то — уже не боец, ты — командир. У тебя к главному делу ещё и другие добавляются.
Его это бесит. Особенно потому, что с саблей он — виртуоз. А с эскадроном… по-всякому. Привык думать о себе да о своём коне. А об остальных… пропускает.
Нынешний случай — всех злее. По героизму. По воинской удаче. И по резкости контраста: такая победа и общая глупая гибель из-за мародёрства. Жадность, непредусмотрительность.
Чарджи всё понимает, от этого мучается, сам себя поедом ест. А я понимаю, что дела мои хреновые.
Если его совесть его загрызёт — воином ему не быть. В монахи, душу спасать, «остроумием на лестнице» мучиться. В смысле: грехи замаливать.
Если не догрызёт, если ума не прибавит — спишу.
Факеншит! Не надо эвфемизмов! Здесь «спишу» означает «зарежу». Такого командира главным ставить нельзя, а на вторые роли он не пойдёт.
Тонкая щель, «лезвие для прогулок». Прочувствовать, осознать, измениться. Метанойя, факеншит! И чем тут ему помочь — я не знаю.
Так что, почестить Чарджи — необходимо. Как и павших помянуть.
— Ничего из взятого. Я могу любую добычу у любого забрать. По праву взявшего город. Андрей тоже вправе забрать: по праву предводителя похода и, ныне, Государя. Цена такому подарку… Ну, молодец. Что сам принёс. Ещё: ничего из обычного. Злато-серебро, диаманты-яхонты, бобры-соболя… остальных подарунов нам не переплюнуть. Тот — кубок золотой притащил, этот — два… Не звучит, не выделяется. Что-то особенное надо. Не редкое, а вообще — невиданное.
— Может, меч из наших? Или доспех?
— У нас в этом всяк гридень кажный день ходит. А государю — Государю! — по случаю венчания! Впервые!…
— Да уж… Надо что-то… единственное. Непростое. Наше, Всеволжское. Впервые на Руси. Как венчание Государя… Николай, у нас, когда в поход шли, две трубы подзорных было?
— Две. Было.
И тут все посмотрели на Салмана. Который немедленно густо покраснел и, уставившись в стол, начал бурчать: