Венец

— Предположения твои выглядят обоснованными. Спасая детей своих от голодной смерти ранней весной, добрый пахарь обрекает их на голодную смерть поздней осенью. Увы, суждение такое лишь показывает отдалённость Турова твоего от моего Всеволжска. По «Указу об основании» города должно мне принимать всех малых, убогих, сирых, немощных, вдов, сирот, калек, нищих, голодных… всех, кто явится.

— Это… как это? А кормить чем? Или у тебя волшебство какое? Чудо чудесное?

Факеншит! Почти пять лет прошло, как «Указ» был объявлен посреди русского войска под Янином. Ходят по Руси мои «сказочники», точильщики, просто приказчики… Думаю, что все епископы слышали. Но пропустили мимо ушей.

«Этого не может быть. Потому что не может быть никогда».

Исключения: Черниговский и Ростовский. Дела мои их, если не каждый день, то в неделю раз цепляют.

— Полно, полно. Я не Сын Божий, а Воевода Всеволжский. Накормить всех страждущих пятью хлебами не могу. Но могу вырастить довольно хлеба, чтобы все пришедшие сыты были.

— И что же, ты всем подаяние подаёшь? Не оскудевают ли закрома твои?

— Не оскудевают. Сказано: «чтобы накормить голодного сегодня — дай ему рыбу, чтобы голодный сыт год был — дай ему невод». Я даю и то, и другое. Отчего закрома мои не оскудевают, но наполняются.

Я вновь разглядывал Кирилла. Каким разным я тебя в эти два дня видел. Отдракониваемым — в «Иерусалимской пещере», бледным от потрясения — сегодня при моих наездах на Константинополь, румяным — от ожидания нового знания, от сообщений о делах благих и чудесных — сейчас. Надо дать человеку повод для восторга от разумности и благости мира божьего, для радости душевной.

«Для радости» — от моих дел.

— Я принимаю всех, кто приходит. Тот бедняга, о котором ты скорбишь, порезавший скот в марте, но спасший семейство своё, лишившийся источника средств к существованию, ежели придёт ко мне, то получит и корм, и кров, и научение, и много другое. Своим людям ставлю я белые избы со стеклянными окнами. Да не такие, как здесь (кивнул на наполовину заткнутую тряпьём кованную решётку окна без стёкол, за которым уже лежала ночь). Помогите им, укажите путь к процветанию и благоденствию, дорогу во Всеволжск-город.

Я окинул взглядом присутствующих. Одинокая оставшаяся свечка, полумрак. Глухая тьма в кажущейся бесконечной анфиладе дворца. Поставленные Дякой и не сменённые караульщики уже давно уселись на пол, прислонились к стенам и похрапывают. Шесть бородатых мужчин в дорогих облачениях, неглупых, самостоятельных, опытных напряжённо думают, переваривают вываленное сегодня на них. Кучу всякого разного. Идей, знаний, намерений, возможностей.

Кто откинулся к стенке, так что в сумраке только глаза поблескивают, кто наоборот, тянется к свечке, на свет. Революционная сходка. «Союз борьбы за освобождение…» напряжённо пытается понять: «кого» и «от чего» будем освобождать.

Нет, так-то, глобально — понятно. «За всё хорошее против всего плохого». Но вот конкретно… «Что ты имеешь в виду?». И каково личное место, каковы твои действия в этом «ввиду»?

— Как видите, святители русские, есть ли Великий Пост, нет ли его — русские люди с голоду помирать не будут. Займитесь же делами духовными. О хлебе насущном я уже позаботился.

Глупость? Наглость? Бахвальство?

Невозможно накормить всех страждущих, голодных, бедствующих на Руси! Это ж все знают!

«Позаботился» он… Ха-ха!

Но что-то про такое говорили… слушок такой был… Глупость, конечно, несусветная!

Но соседи этого… «Зверя Лютого», что Черниговский епископ, что Ростовский — насчёт лжи и балабольства… никак.

Неужели такое — правда?! Нет, конечно, только божьим чудом… Но вот Муромское училище… попов на всю Русь… тысячи! Годами! Не может быть… Но если это так…

Уточню во избежание.

Я лезу в догматику. Подобно древним римлянам, меня не привлекает спор о словах. В части гиперреальности православия я готов поддерживать Константинопольский маразм. Такое согласие может изменить позицию двух-трёх иерархов из сотни на том Соборе, где будут осуждать наше предложение. Или — двух-трёх десятков. Это — не решительный аргумент. Только фактор. Один из.

— Повторю: речь идёт о правилах, обращённых в мир тварный. Анафему Сотираховой ереси мы поддерживаем вместе со всеми истинно православными христианами. Решение же посте в среду и пяток, о прочих постах, об иных установлениях, касающихся жизни в нашем северном краю, мы примем сами. Ты примешь, Кирилл. Вместе с русскими епископами и князьями.

— Мда… Однако ты не ответил. Так быть посту в середу и пяток или нет?

— Как вы решите.

Не надо иллюзий. Вы решите так, как решу я. Они, кстати, это… предполагают. Но «нагибать» их прямо сейчас, демонстративно — глупость. Такое требует готовности пройти в конфликте до конца. До гибели. Себя или противника. Я — не готов.

— А по твоему мнению, Воевода Иван?