Венец безбрачия

— Слушай, я не оргазм, чтобы меня испытывать! И не атомная станция! — возмутилась я, неприязненно глядя на ловеласа и чувствуя, что меня передергивает. — Я хочу прекратить игру! Мне уже надоело! Я согласна на венец безбрачия! Согласна, что от меня мужики будут шарахаться! Никого я не буду выбирать. Хватит! Я устала! Я уже всех посмотрела, и мне никто не нравится.

— Нет, не всех, — заметил инкуб, улыбаясь. — Знаешь, девочка моя, я действительно должен был тебя соблазнить, но, как видишь, ты устояла. Не знаю, каким чудом…

— Ы-ы-ы! — подало голос чудо природы, ощупывая переизбыток кальция в организме и ужасаясь. Зря он переживает! На рогах поместится даже не венок, а целый лавровый куст!

— Значит, он сделал правильный выбор. Понимаешь, — мой куратор присел на кровать, глядя на меня с уважением, — демоны влюбляются редко, а ценными специалистами в аду не разбрасываются направо и налево. Но раз ты прошла испытание, ты заслужила свое счастье. И следующий жених…

Мое сердце сделало несколько глухих ударов, прежде чем послышался конец фразы.

— Тебя не разочарует, — усмехнулся новый куратор. — Пойдем, олень. Или ты все-таки надумал жениться на этой прекрасной девушке?

— Ы-ы-ы! — кентавр округлил глаза, икнул и показал пальцами на лампочку, а потом растворился в воздухе вместе с инкубом, оставив меня с маленьким огоньком надежды, который вспыхнул теплотой в моей груди.

Глава одиннадцатая Ежик в тумане

Брак у нас бывает часто!

Женская фабрика иллюзий «Надежда»

Ничто не согревает так, как надежда. Ни один камин, калорифер, батарея, костер, одеяло не сумеет согреть лучше, чем маленький огонек надежды, который зажигается после неосторожного слова и таинственного взгляда. В такой момент кажется, что можно бежать босиком по снегу и не замерзнуть, идти под проливным дождем без зонта и не простудиться, сидеть в холодной квартире и не подхватить воспаление легких… Некоторые мужчины не идут встречать любимую, забывшую зонт, и экономят на женских зимних сапогах исключительно потому, что где-то работает фабрика женских иллюзий «Надежда». Она наладила несколько конвейерных линий: «Он изменится! Вот увидите», «Рожу, и он изменится», «Любовница не тот свет! Вернется», «Жена не стенка. Подвинется», «Принц на черном „Мерседесе“ обязательно приедет». Эти линии работают без страйков и перебоев уже много столетий. Раньше они обеспечивали Сену и другие водоемы утопленницами, сейчас тормозят статистику разводов и улучшают демографию.

Я, как и миллионы женщин, подрабатываю, правда на полставки, на этой фабрике чесальщицей чувства мужской гордости и мотальщицей мужских нервов, смотрю на вновь прибывших мечтательниц грустными глазами и провожаю на пенсию разочарованных реалисток. И пока руководство клеит лозунги «Всем по принцу! Даешь еще иллюзий!», честно кормит в столовой обещаниями, устраивает корпоративные посиделки с котиками, мои коллеги-бухгалтеры выдают нам авансы контингентом, далеким от венценосного. «Вы потерпите немного! Скоро все наладится!» — кивают они, когда ты расписываешься в зарплатной ведомости под названием «Несостоятельность». «Кто еще не расписался за женатого любовника? А вот здесь, напротив ленивого идиота, кто будет ставить подпись?» — кричат они, пока мы стоим в очереди за личным счастьем.

Недавно я уволилась. По собственному желанию «в связи с разбитыми иллюзиями». А теперь мне звонит родная бухгалтерия, отдел по сведению концов с концами, в свое время научившая меня считать — причем сразу всех — мужчин козлами, и говорит, что без моих соплей ничего не клеится, а норматив по слезам в подушку никак не выполняется.

Я посмотрела на часы, чувствуя, как мне подсовывают заявление на прием на работу. Стрелочки медленно ползли, а в груди робко пела маленькая, нахохлившаяся птичка. Я уже почти занесла невидимую ручку над невидимой бумагой, пока сердце сжималось от предвкушения радости от события, которое еще не произошло, но вот-вот произойдет.

— А можно я вам просто так помогу с нормативом по слезам и соплям? — выдыхала я, кусая губы, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. — Мне не сложно… Не нужно меня снова принимать на работу. Я не хочу терзать сердце ложной надеждой.

Десять часов одна минута… Где-то под окнами послышался шелест колес. Сердце замерло, забилось и тут же бессильно рухнуло вниз. Сосед.

Три минуты одиннадцатого.

Теперь я понимаю, в чем причина моего одиночества. У меня есть своя планка, через которую я не перетаскиваю, кряхтя и оглядываясь, первого попавшегося под руку мужика, глядя на то, как соседская кошка недавно принесла десяток альтернативных «утешений старости». Те, кого мне присылали, просто ждали чудес в лице накачанной родными мадемуазели с исходящим сроком годности, пребывающей в последней стадии отчаяния. Не они мне, а я им была не нужна.

Пол-одиннадцатого.