Венец Девы (СИ)

  За окном по-прежнему была ночь, причем ночь глубокая. А если конкретно - то неопределенное время в безлунную ночь между полуночью и рассветом, когда пьяные дебоширы уже уснули, набуянившись вдоволь, а дворовые шавки еще не залаяли. Такая же глубокая, безлунная ночь была и семь лет назад, когда Себастьян отважился выйти в коридор до рассвета, чего с тех пор так ни разу и не сделал. Это сходство между той и нынешней ночью, а также послевкусие страха от пережитого во сне падения и паралича, предшествующего ему, взбудоражили мальчика еще сильнее, особенно после того, как он связал все испытанное в единый узел чувств и воспоминаний. С того момента Себастьян точно был уверен, что заснуть до рассвета уже не сможет, а там, глядишь, и новый день пожалует, который ему, страдающему бессонницей, как-то предстоит пережить, не подавая виду перед взрослыми. Себастьяна не заботило то, что он не может заснуть. Мальчик не знал последствий затяжной бессонницы, а волновала его только Мария и то, как она отреагирует на его непослушание (ведь именно так бы назвала мать Себастьяна случившееся, узнай она о нем).

  Погрузившись в нелегкие мысли, Себастьян стоял на месте. Пол в комнате Себастьяна был деревянным, сработанным на отлично, вот только со временем даже самые качественные вещи приходят в негодность, а дом этот был старым еще задолго до переезда сюда Веберов. Для своих лет пол был в отличном состоянии, но некоторые доски расшатались и скрипели, если на них наступить. Вот эти самые доски мальчик и боялся задеть и потому стоял теперь на месте без движения.

  В подполье комнаты Себастьяна водились муравьи. В его воображение еще много чего там водилось, но существование муравьев в отличии от этого всего подтвердить было проще простого. Назойливые насекомые без конца лезли из-под расшатанных досок не иначе как в поисках съестного. Себастьян иногда наблюдал за ними от скуки в свободное от учебы время, но не находил данное занятие достаточно интересным, чтобы уделять ему так же много времени, как, к примеру, чтению, или слежке за окрестностями. Ровные муравьиные шеренги напоминали мальчику собственные мысли, вернее то, как он хотел бы, чтобы они шли. На деле же мысли его постоянно путались, переплетались между собой, перескакивали одна на другую. К Себастьяну в комнату не так часто заглядывали: в основном по утрам, чтоб его разбудить. Убирался в комнате мальчик сам, так как бюджет семейства был пусть и немногим выше среднего в сравнении с другими семьями их класса, но никак не бесконечным, и не позволял содержать еще и горничную, в связи с чем Мария страдала. Все доходы Феликса, а также та часть доходов от имения отца Марии, которая ей полагалась, лишь незначительно перекрывали общую смету расходов Веберов. Последняя росла вместе с детьми семейства, неумолимо приближаясь к той роковой черте, после которой Феликс будет вынужден принять предложение о повышении, хочет он того, или нет. По другому, альтернативному варианту - Мария будет вынуждена ограничить себя наконец хоть в чем-нибудь - переосмыслить свою жизнь, чего, конечно же, никогда не случится. Уж точно не в ближайшее время.

  Раздумья Себастьяна были прерваны тиканьем часов. Вообще-то мерные звуки смещения стрелок уже довольно давно разгоняли тишину спящего дома, но почему-то только сейчас они достигли ушей мальчика. Иногда так бывает, что сердце человека бьется слышимо ему, а иногда без специального прибора расслышать ничего не удается и даже если с ним, - получается с трудом. Возможно, это оттого так происходит, что человек, погрузившись в определенный ритм своего сердцебиения, не замечает его, и только когда ритм сбивается, вдруг с удивлением обнаруживает, что даже что-то бьется у него в груди. Вот и тогда произошло нечто похожее.

  Медленно Себастьян просунул руку в карман своих штанов и вытащил оттуда часы, подаренные давеча его отцом. Все так же медленно поднес он латунный панцирь их к своему уху и принялся считать щелчки. Себастьян насчитал около тридцати щелчков к тому моменту, как обнаружил, что тиканье часов медленно идет на спад, а сердце его при этом продолжает стучать с прежней частотой. До последнего времени часы и сердце работали в унисон, заглушая друг друга.

  Вдруг среди мерного тиканья часов затесался посторонний щелчок. Когда тот раздался, от неожиданности Себастьян сделал шаг вперед, наступив на расшатанную доску, которая в ответ скрипнула. Щелчок этот был другим: более громким, чем щелчки, сопровождающие перемещения стрелок, он к тому же совершенно не в такт им вписался, аритмично, не по расчету мальчика. До этого часы тикали, гипнотически притягивая, овладевая вниманием Себастьяна, от чего тот цепенел. И вообще все происходящее той ночью настолько не вписывалось в привычные рамки, что Себастьян, чем больше необычного происходило, тем больше терял связь с реальностью, или тем шаблоном привычного мира, который он ранее за нее принимал.