Гвендилена тряхнула головой, отгоняя печальные мысли. Если что-то нельзя исправить, остается это принять… Ну или по возможности использовать! В конце концов, все еще может измениться – ей ли не знать об этом?
Она старалась думать о чем-то хорошем. Например, о том, что малышу Ригору скоро исполнится год, и три дня назад он сделал свой первый шаг – робкий, неуверенный, но все же! Шагнул, не удержал равновесия, шлепнулся на толстенький задик, но не заплакал. Посидел немного, подумал, хлопая длинными черными ресницами, потом поднялся снова – и снова попытался сделать еще один шажок!
Вспомнив лицо сына, его глаза – зеленые, как у нее самой! – Гвендилена невольно улыбнулась. Малыш Ригор стал для нее всем – и отрадой, и надеждой, и источником постоянных забот и тревог… Когда у него резались зубки и он плакал ночами напролет, она не отходила от него, не доверяя нянькам, и просто извела Гилу, требуя немедленно облегчить страдания младенца! Зато его улыбка, младенческий лепет, первое слово, первый шаг – все это приводит ее в состояние тихой радости, почти блаженства.
Думать о сыне было приятно. Гвендилена улыбнулась своему отражению, встала и уже направилась к кровати – широкому удобному ложу, застеленному простынями из тонкого льна, которое теперь ей не нужно было больше делить с супругом и засыпать под его храп… Так что, если вдуматься, во всем есть свои маленькие радости!
Проходя мимо окна, она заметила, что тяжелая бархатная портьера как-то странно торчит. Гвендилена хотела было поправить ее, но что-то мешало. Наконец, она отдернула занавесь резким движением и замерла, увидев перед собой молодого рыцаря в сером плаще
В первый момент Гвендилена растерялась. Наверное, нужно было бы закричать, но горло сжалось, и она застыла на месте, не в силах произнести ни звука.
«Молчи, – тревожно шепнул знакомый голос в голове, – он успеет убить тебя раньше, чем ты раскроешь рот!»
Это был странный совет, но Гвендилена сочла за лучшее последовать ему, тем более что голос в голове столько раз выручал ее раньше… И неожиданно почувствовала, как что-то сжало виски и лоб – совсем как тогда, давно, когда они с сестрой нашли волшебный венец на озере Трелоно. Казалось, будто венец каким-то чудом вновь оказался у нее на голове, облекая силой и властью иного мира.
Казалось, это продолжалось бесконечно долго… Гвендилена смотрела в лицо юноши не отрываясь, и он не выдержал ее взгляда! На его лице появилось странное выражение – восторга и ужаса одновременно. Он как-то стушевался, опустил голову, пальцы его разжались, и кинжал со звоном упал на каменный пол.
– Что… ты… здесь… делаешь? – выдохнула Гвендилена, с трудом шевеля непослушными губами.
– Простите меня, госпожа королева… Простите, – забормотал он, – я в вашей власти, я не причиню вам зла…
Теперь и в самом деле можно было бы позвать на помощь… Но почему-то Гвендилена этого не сделала. Она чувствовала себя совершенно обессиленной, так что не смогла бы и шагу ступить, но показать свою слабость незнакомцу, который, очевидно, явился с недобрыми намерениями, разумеется, было никак нельзя.
– Кто ты такой? – строго спросила она.
– Здесь меня знают как Отиса из Арн-Круса… – начал было юноша, но голос его звучал так неуверенно, словно он сам не верил своим словам.
– Кто ты на самом деле? Зачем ты пришел сюда? – перебила его Гвендилена.
Юноша вскинул голову. Последний луч заходящего солнца позолотил его кудри, и казалось, будто лицо окружено сиянием… В этот миг он был так красив, что Гвендилена невольно залюбовалась им.
– Я Теобальд, сын графа Ральхингера! Много лет назад мой отец был казнен по приказу короля Людриха. Но принц Хильдегард виновен в этом никак не меньше, а может быть, даже больше. Во время
Гвендилена вздрогнула и прикусила губу. Надо же случиться такому совпадению! Графского отпрыска она видела лишь один раз, издали… В праздник Жатвы отец по обычаю поднял его на руки и показал наследника своим поселянам, чтобы крепостные знали будущего хозяина. Румяный, в золотых кудряшках, наряженный в шелк и бархат, младенец был похож на ангелочка, сошедшего с фрески из церкви всех богов, только крылышек не хватало. Сейчас, конечно, он не мог бы вспомнить ее – худую, неуклюжую, застенчивую деревенскую девчонку, – но Гвендилена почему-то испугалась. Давно уже не осталось никого, кто помнил бы ее такой, кто мог бы узнать!
Но, к счастью, молодой человек не заметил этого. Он говорил, словно хотел выплеснуть все, что накипело на душе: