Венец Логоры

– Прямо командующий! – язвительно умилился Кондрат.

– Генерал! – ехидно поддержал Мартын, клювом тихонько щёлкнул.

– Что да – то да, – покладисто согласился Иван. – Только, адмирал, тогда уж, мы на корабле, всё-таки. Серый, открой-ка обзор пошире, хочу красоты обозреть.

Кабина штурмовика мгновенно стала абсолютно прозрачной, словно броневых стен и не было вовсе, а кресло, с обомлевшим Иваном, оказалось повисшим в воздухе.

– Предупреждать надо! – выдохнул побледневший Ваня. Инстинктивно поджал ноги и вцепился в массивные подлокотники – только вместе с ними теперь отдирать. Прекрасно понимал: и стены и пол с потолком никуда не делись, всё вокруг не более чем изображение, спроецированное внутрь кабины. Но разум оказался бессилен перед чувствами и парень всерьёз опасался вывалиться из кресла. До ближайшей поверхности путь казался не близким, а поверхность – не мягкой.

– Если предупредить – совсем не то удовольствие! – хохотнул клич. – Впрочем, предупреждаю – взлетаем!

Иван осторожно поглядел вниз и прямо под подошвами ботинок заметил странное пятно, копошащееся в кустах.

– Серый, подожди-ка! А ну, увеличь изображение вон той штуковины… занятной.

– Чего там занятного? – недовольно проворчал Серый, ухваченный за хвост на взлёте.

– Я бы тоже подумал, что ничего. Однако, вряд ли у вас тут водятся звери с синей шкурой в белый горошек.

– У НИХ тут! – поправил его Серый. – А я тут сам не местный. Но ты прав – такие звери не водятся.

– Ну и кто же там тогда?

– Половозрелая особь женского пола.

– Мерзость какая! – скривился Иван и едва не плюнул, но вовремя вспомнил, что пол, хоть и прозрачный, а всё-таки есть.

– Отчего же – мерзость? – удивился Серый. – При сравнительном анализе внешности установлено соответствие оценке « Очень даже».

– Слова твои – мерзость! – пояснил со вздохом Иван . – Это ж надо – женщину так обозвать. Хорошо, хоть не слышит! Всю бы оптику тебе расцарапала.

– Оптика бронированная, – резонно возразил Серый. – Никакого смысла царапать!

– Ох и дремучий ты клич! Если женщина обиделась, спасение надо искать, а не смысл. Ты мне лучше скажи: если мы сейчас взлетим, что с ней будет?

– Ничего не будет, – уверенно ответил Серый. – Вернее, ничего не останется. Но ведь по смыслу одно и то же? Ничего, на этом месте, уже не будет.

– Ну да, ну да, – Иван нарочито покряхтел, поднимаясь и осторожно ступая на невидимый пол. Броня оказалась на месте, не подвела.

– Вот, скажем, близкий и недалёкий – тоже, одно и тоже. Пока это не о тебе сказано. Страшное ты создание, Серый!

– Боевое! – гордо поправил имперский штурмовик.

– Ну, а я о чём? Пойду, отгоню девчонку от погибели. А то ведь и не поймёт даже, от чего смерть приняла. Кстати, а на этой планете принято унилинг изучать? Или только на своём, на логорийском, общаются?

Серый укоризненно вздохнул.

– На унилинге, а вернее на Общеимперском языке, написаны все книги в Системе. И учебники в том числе. Как же его можно не изучать?

Иван фыркнул привычно-насмешливо.

– Тебя послушать, так всё в Системе от империи осталось. Вот даже и язык общесистемный, оказывается, там создан!

– Ну, а где? – удивился Серый. – На каждой планете в отдельности? Или на каком-нибудь всесистемном съезде лингвистов? Не смеши мои радары! Да они, даже если и собрались когда, в первый же день и переругались вдребезги! Из-за названия съезда!

– И ведь не поспоришь, – хмыкнул Иван и направился к лестнице, ведущей в ангар. – Ладно, я быстренько.

– А историю поучительную послушать не хочешь? – удивился Кондрат. – Не нарушай традицию! Тем более, что о женской красоте как раз.

– Ты вместо деда, что ли, поработать решил? – усмехнулся Иван. – Пробуй тогда.

Огромный зал затих в ожидании сенсации. Безмолвная толпа казалась затаившимся, гигантским зверем, который дышал тихо-тихо, стараясь не выдавать своего присутствия. Но тщетно. Энергия огромного, живого организма, наполняла пространство вокруг него, заставляя дрожать спёртый воздух, наэлектризованный ожиданием. Метались по залу лучи прожекторов, гудели мощные вентиляторы, создавая потоки и вихри воздуха, кружа над зрителями клубы блёсток.

А на сцене, возвышаясь над морем затихших зрителей, ведущий, наконец счёл, что пришло время долгожданной развязки. Затягивать с финалом тоже никак нельзя, чтобы накал толпы не пошёл на убыль. И он профессионально возвысил голос до немыслимо-пафосных высот.