Венеция. История от основания города до падения республики

К началу 1431 г., когда боевые действия возобновились, никто в Венеции уже не тешил себя иллюзией, что Карманьола печется хоть о чьих-либо интересах, кроме собственных. Он следовал указаниям своих нанимателей лишь тогда, когда его это устраивало, а в остальных случаях просто не замечал их. Все это было очевидно; более того, венецианцы, славившиеся на всю Европу своей предприимчивостью и прагматичностью, даже могли его понять. Но поведение Карманьолы все равно оставалось необъяснимым. В особенности смущали неудачи, как будто преследовавшие его на полях сражений. Что было тому причиной? Некомпетентность? Но если так, то чем объяснялись его предыдущие славные победы, включая и блестяще проведенную операцию при Маклодио? Быть может, равнодушие? Или какая-то тяжелая болезнь, на которую намекали частые поездки в разные места, где имелись термальные источники? Или самое страшное – тайный сговор с Висконти? Но если верно последнее, то почему Карманьола держит сенат в курсе своих сношений с Миланом, передавая все сведения с такой скрупулезной точностью? Венецианские агенты не раз подтверждали перед Советом десяти, что кондотьер не утаивает и не искажает ни единой мелочи.

Однако неудачи продолжались, причем такие, ответственность за которые в основном лежала на Карманьоле. Промедлив без всяких причин, он упустил возможность взять Лоди без единого выстрела. При Сончино он по собственной оплошности угодил в окружение. 26 июня он приказал венецианскому флоту на реке По дать бой миланским кораблям, находившимся выше по течению, и это кончилось катастрофой. Капитан флота Николо Тревизан снова и снова взывал к главнокомандующему о помощи, но Карманьола не сдвинулся с места, несмотря на давление проведитора Паоло Коррера (представителя дожа, приписанного к его армии) и на тот факт, что его войско стояло лагерем всего в нескольких сотнях метров от места битвы.

Коррер подал на него жалобу, и Карманьоле пришлось вернуться в Венецию и предоставить оправдания. Сенат снова поддался, принял его версию событий и даже приговорил к тюремному заключению и последующему изгнанию Тревизана, когда тот попытался настоять на своем. Однако на этом чаша терпения почти переполнилась, и когда через пару недель кондотьер сообщил, что в этом году намеревается свернуть кампанию уже в конце августа, к нему в лагерь направили двух специальных эмиссаров. Им было поручено донести до Карманьолы серьезную озабоченность, которую испытывал сенат в связи со зря потраченным временем, и выяснить истинные причины его бездействия, а также настоять на том, чтобы главнокомандующий возобновил наступление на Сончино и Кремону и, по возможности, закрепился за Аддой. В сентябре за этими увещеваниями последовал прямой приказ, сам по себе беспрецедентный: Карманьоле запрещалось отступать на зимовку. Кампанию следовало продолжить.

Она продолжалась еще в течение месяца – впрочем, по-прежнему безрезультатно. В первую неделю октября Карманьола, проявив открытое неповиновение сенату, отпустил на зимние квартиры первое подразделение своей армии. Сам он еще оставался в окрестностях Кремоны, всего в трех милях от города, когда один из его офицеров – представитель старинного и прославленного кремонского рода Кавалькабо, несколькими годами ранее отправившийся в изгнание по политическим причинам, – предпринял внезапную атаку посреди ночи и захватил пригородную крепость Сан-Лука. Если бы главнокомандующий своевременно поддержал его, к утру город был бы взят, но Карманьола прибыл слишком поздно. По общему убеждению современников, он задержался нарочно.

Первые донесения в Венецию об этих событиях были сформулированы так, что у сената сложилось впечатление, будто Кремона уже пала. Тем сильнее были разочарование и гнев, когда венецианцы узнали правду. Но к тому времени сенат уже выпустил специальную резолюцию, предписывавшую тщательно расследовать деятельность Карманьолы, «дабы понять, как нам вести дела в дальнейшем и как избавиться от этой причины для постоянного беспокойства и расходов». Никаких срочных мер против него не приняли: чтобы так поступить, пришлось бы обвинить его, ни много ни мало, в измене, а доказать это было бы гораздо труднее, чем простое пренебрежение обязанностями. Но петля уже была готова – и начала затягиваться на шее кондотьера, когда в начале 1432 г. с возобновлением боевых действий были потеряны один за другим четыре городка (причем один из них, видимо, сдали по прямому приказу самого Карманьолы).

27 марта Совет десяти рассмотрел свидетельства против Карманьолы и постановил принять неотложные и решительные меры. Для начала совет запросил дзонту (по традиции особо срочные или чрезвычайно важные дела он разбирал в расширенном составе) и постановил, что всякий разгласивший хоть слово из того, что будет обсуждаться на заседаниях, поплатится жизнью. Затем, 29 марта, верховного секретаря Совета десяти отправили к Карманьоле, в Брешию, передав ему приказ прибыть в Венецию сразу, как только позволят обстоятельства.