Из Венеции предложили такой выход, от которого, должно быть, даже у Гаттамелаты волосы встали дыбом. Идея заключалась, ни много ни мало, в том, чтобы перетащить флотилию кораблей волоком через горы (посреди зимы!), а затем спустить их на воду. Двадцать пять барок и шесть галер поднялись на веслах по реке Адидже до Роверето. Там их поставили на катки и силами двух тысяч волов протащили по искусственной насыпи до маленького горного озера Сан-Андреа (ныне известного как Лаго-ди-Лоппио). Перегнав корабли через озеро, их проволокли еще выше, до перевала Монте-Бальдо. По ту сторону перевала начался медленный (и еще более опасный) спуск по склону к деревушке Торболе, располагавшейся на северном берегу озера Гарда. На то, чтобы преодолеть несколько миль, отделяющих Роверето от озера, ушло около двух недель, а все это мероприятие обошлось республике в 15 тысяч дукатов. Однако к концу февраля 1439 г. вся флотилия – ровным счетом тридцать один корабль – была доставлена в гавань Торболе в целости и сохранности. Все суда, полностью оснащенные и нагруженные, были готовы к отправке.
Но отчалить они не могли. За то время, что ушло на их доставку, миланцы собрали и привели собственную флотилию, и Пьетро Дзено, венецианский командующий, обнаружил, что он заперт в Торболе. К счастью, ему удалось спасти корабли, поспешно выстроив частокол из свай, вбитых в илистое дно. Венеция блистательно продемонстрировала, на что она способна, но с таким же успехом можно было бы этого и не делать.
Сверхчеловеческие усилия венецианских инженеров, тащивших корабли через горные снега, казались еще более неуместными на фоне пышных празднеств, которым Венеция предавалась с размахом, не виданным за последние двести пятьдесят лет, со дня примирения между папой Александром III и Фридрихом Барбароссой. Поводом стало прибытие очередного августейшего гостя – Иоанна VIII Палеолога, императора Византии.
Иоанн был трагической фигурой. Его империя, окруженная турками, сжалась практически до пределов Константинополя, и в глубине души он был уверен, что обречен. Спасти его могло только чудо, а чудо могло случиться лишь при условии, что вся христианская Европа в едином самоотверженном порыве бросится ему на выручку. Подобное могло произойти лишь по личной инициативе папы. Именно ради этого, в последней отчаянной попытке заручиться поддержкой Евгения IV, византийский император и предпринял путешествие на Запад, приготовившись в случае нужды принести величайшую духовную жертву, на какую только были способны его подданные и он сам: передать свою империю под власть папы. Западная церковь все еще была настроена на коллективный лад, и вопросы такого значения не могли решаться иначе как вселенским собором в полном составе. Папа Евгений воспользовался этим, чтобы распустить собор в Базеле (который, по его мнению, вышел далеко за пределы своих полномочий и вдобавок проявил неуважение к нему лично) и созвать новый, в Ферраре, на который пригласили и византийского императора. Как раз по пути в Феррару Иоанн VIII и сделал остановку в Венеции: 8 февраля 1438 г. он высадился на Лидо вместе со своим братом Димитрием, деспотом Мореи, а также с патриархом Константинопольским и внушительной свитой, насчитывавшей более 650 православных священников.
Лучшее описание их прибытия оставил византийский историк Георгий Францес, сам при этом не присутствовавший, но ссылавшийся на рассказ Димитрия. Рано утром 9 февраля дож Фоскари вышел приветствовать императора и, как с нескрываемым удовольствием утверждает Францес, выказал ему всевозможное почтение, отвесив низкий поклон и стоя с непокрытой головой перед сидящим Иоанном. Только выждав довольно долгое время, дож, наконец, сел на стул, специально поставленный ниже императорского, по левую руку от него, и обсудил с Иоанном подробности совместного церемониального въезда в город. Затем Фоскари удалился, чтобы подготовиться к официальному приему.
Это был первый за всю историю визит императора Византии в Венецию, и для того, чтобы должным образом отпраздновать это событие, венецианцы не пожалели ни расходов, ни сил. Дож, как обычно, в сопровождении советников, отчалил в полдень от пристани на Моло на своей церемониальной барке «Бучинторо». Борта ее были занавешены алым дамаском, на корме блистал золотой лев святого Марка, гребцы щеголяли в куртках, расшитых золотом. Когда барка отошла от берега, ее окружили другие суда, поменьше; на мачтах развевались флаги, на палубах играли музыканты. Приблизившись к императорскому флагману, дож взошел на борт и снова выказал императору свое почтение, после чего корабль двинулся обратно к Моло. Чуть ли не весь город к тому времени столпился на набережной, встречая высокого гостя приветственными криками. Вся флотилия неторопливо двинулась вверх по Гранд-каналу, прошла под мостом Риальто, где тоже собралась толпа со знаменами и горнами, и, наконец, уже на закате причалила у огромного дворца, принадлежавшего маркизу Феррарскому[217]
, но предоставленного в распоряжение императору и его свите на время визита.