Венеция. История от основания города до падения республики

Не считая того важного обстоятельства, что Равенна, долгое время остававшаяся неофициальным сателлитом Венеции, в феврале 1441 г. официально перешла под ее покровительство на основании договора о наследовании, последние четырнадцать лет почти беспрерывной войны принесли республике не так уж много материальных преимуществ. Тем больше радости принес долгожданный мир. Гаттамелата был слишком болен, чтобы принять участие в торжествах, но передал свой дом в районе Сан-Поло[218] в распоряжение Франческо Сфорца и его молодой жены (на то время, пока для них готовили собственный дворец, переданный в дар Сфорца в 1439 г. и располагавшийся на месте нынешнего Ка’Фоскари, на первой излучине Гранд-канала). Там для них организовали великолепный прием за государственный счет, продолжившийся шествием по городу и сопровождавшийся вручением подарков, в числе которых оказался драгоценный камень стоимостью 1000 дукатов, преподнесенный Бьянке.

Резонно предположить, что иллюзий никто не питал: все понимали, что Венеция празднует всего лишь краткий перерыв в военных действиях. Филиппо Мария Висконти в центре своей миланской паутины по-прежнему строил планы, интриги и заговоры. Франческо Сфорца в свои сорок лет был еще в самом расцвете сил и честолюбивых замыслов. Козимо Медичи во Флоренции до сих пор чувствовал угрозу со стороны Милана, но вдобавок испытывал все большее беспокойство по поводу растущего венецианского влияния в Ломбардии. К тому же практически все итальянские державы, большие и малые, – Генуя, Мантуя, Болонья, Римини, владения Священной Римской империи, Папская область, Неаполитанское королевство, земли Арагона и Анжу и так далее, – в то время уже вовлеклись в цепную реакцию (что стало неизбежным следствием столь затяжного и кровавого противостояния), но при этом каждая из них проводила собственную эгоистическую политику, несовместимую с интересами других городов и государств. Долго ли мог продлиться мир в таких обстоятельствах? Скорее всего, многие и не желали длительного мира – по крайней мере, точно не кондотьеры: мы познакомились лишь с немногими из них, но на всем полуострове их насчитывались десятки, и возможностей разжечь новый конфликт к собственной выгоде у них было даже больше, чем у их нанимателей.

Пожалуй, единственной на тот момент крупной державой, которая искренне желала мира, оставалась Венеция. Только она, располагая материковыми владениями, протянувшимися теперь почти на 200 миль к западу, чувствовала себя достаточно уверенно и не стремилась к дальнейшим завоеваниям. Она и без всяких донесений своих миланских агентов понимала, что герцог стареет, болеет и постепенно теряет хватку, а из всех, кто заглядывался на его трон, Франческо Сфорца был не только самым вероятным преемником, но и самым дружелюбным по отношению к Венеции кандидатом. Поэтому, когда Филиппо Мария менее чем через год со дня заключения мира в Кавриане снова обратился против своего зятя и попытался, с помощью папы, отобрать у него дарованные ранее земли, Венеция пообещала Франческо Сфорца свою поддержку – и вскоре опять была вынуждена вступить в войну. В сентябре 1446 г. венецианская армия разгромила миланскую близ Казальмаджоре, форсировала Адду и еще до начала зимы подступила к стенам Милана.

Филиппо Мария отчаянно искал помощи: он взывал и к папе, и к Альфонсо V Арагонскому (который теперь стал и королем Неаполя и Сицилии), и к королю Франции. Он обратился даже к своему давнему врагу Козимо Медичи, попытавшись сыграть на общеизвестном к тому времени (хотя и в основном неоправданном) страхе последнего перед Венецией, но в ответ получил лишь предложение выступить посредником в переговорах со Сфорца. В конце концов герцог был вынужден положиться на милость своего зятя, предложив официально назначить его своим наследником и генерал-капитаном миланской армии. Разумеется, именно этого Сфорца и ждал; но на тот момент он был слишком занят собственными делами в Романье и не спешил на встречу с Висконти, как ни торопил его Козимо. Он отдавал себе отчет, что без него венецианцы не захватят Милан, даже если пожелают, и, без сомнения, был уверен: чем дольше он тянет время, тем больше в итоге предложит ему тесть, измученный ожиданием. Только в середине лета 1447 г. Сфорца наконец выехал в Милан.